Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

На том совещании впервые зримо оформилось поколение поэтов, рожденных в 1950-х. Из самых-самых следует назвать Николая Дмитриева, Александра Щуплова, Геннадия Красникова, Татьяну Бек, Галину Безрукову, Евгения Юшина, Анатолия Пшеничного, Юрия Кобанкова, Олега Хлебникова.

По итогам совещания стихи Полякова появились во многих центральных изданиях, прозвучали по радио, а знаменитая и очень влиятельная поэтесса Юлия Друнина написала о нем в «Литературной газете», особо отметив и процитировав стихотворение «Ответ фронтовику». «Пока критики спорят, имеют ли молодые право писать о войне, они пишут вот такие стихи, — отмечала Друнина. — Запомнила их сразу и навсегда».

«Римма Казакова, которая при советской власти прекрасно ко мне относилась, сказала после обсуждения моих стихов на Всесоюзном совещании: «Посмотрите на этого мальчика, это сидит наш будущий Георгий Мокеевич Марков», — вспоминает Поляков. — Если без шуток, я в перспективе для подобной руководящей должности подходил по всем статьям: из рабочей семьи, стихи идейно выдержанные, кандидат в члены КПСС. И реальные организаторские способности, что редкость для писателя. Мечта советской власти! Шел 1980 год. Мне было двадцать пять…»

Первая книга, «Время прибытия», вышла в начале 1980-го. Всего один печатный лист, 30 страничек, 42 стихотворения. Сегодня, перечитывая сборничек, отмечаешь, с какой тщательностью подобраны стихи, как до мелочей продумана композиция. Видна и редакторская работа: по сравнению с напечатанными в периодике вариантами убраны кое-какие неточности и шероховатости. Вот как об этом эпохальном событии вспоминает автор:

«Это сейчас наличие книжки ничего почти не значит, а тогда — в период жесткой регламентации печатной продукции — ты мгновенно превращался в совершенно особое существо. И даже если эта книжка была не толще двухкопеечной тетрадки, ты переходил в иной разряд человечества. Теперь ты был Поэт-С-Книгой. И если на первом свидании ты дарил девушке свою книжку с дарственной надписью, это производило на нее такое же впечатление, как если бы сегодня ты достал из барсетки толстенную пачку долларов и предложил ей тут же, не заезжая домой, лететь на Канары…

Тираж моей первой книжки, кстати, был не маленький — 30 тысяч, а распространение было налажено так, что, прибыв как-то на Сахалин и зайдя в сельпо, я обнаружил там свой сборничек среди круп, спичек и банок консервов. Да, стихи тогда еще читали, и я даже получил множество писем от поклонников. Начальство, самое высокое, тоже следило за поэтическим процессом. Помню один страшный скандал, потрясший без преувеличения всю отечественную словесность. «Московский литератор», выходивший мизерным по тем временам тиражом — две тысячи экземпляров, в 1979 году напечатал стихи Феликса Чуева, вроде бы совершенно невинные:

И вдруг Юдахина вызвали на Китайский проезд, в Главлит, к главному цензору страны! Вернулся он оттуда в ярости, переходящей в суицидальное отчаяние. Оказалось, невинная чуевская элегия на самом деле была дерзким политическим акростихом. Прочитайте первые буквы строчек сверху вниз. Получается «Сталин в сердце». Вопросы есть? Скандал замяли, но с тех пор, прежде чем подписать номер в печать, Юдахин сурово спрашивал:

— Акростихи есть?

— Нет! — твердо отвечали наученные горьким опытом сотрудники.

Уверен, то же самое вплоть до перестройки делали все главные редакторы на бескрайних просторах нашего отечества… А Чуев ходил героем и нисколько не пострадал. Да и в самом деле: как можно наказать человека за то, что у него Сталин в сердце?»

После Юдахина газету возглавил Сергей Мнацаканян, с которым Юре уже доводилось вместе работать, пусть и на общественном поприще. Вспоминая это время, Поляков отмечает, что Мнацаканян, поэт глубокой культуры, чрезвычайно помог ему в годы его литературного становления.

«Мне понравились многие черты моего молодого — для меня тоже еще совсем молодого — товарища и поэтического собрата, — рассказывает Сергей Мнацаканян. — Уже тогда проявились несколько его редких качеств: верность дружбе, хотя друзья подводили и предавали его в течение десятилетий, настойчивость и необыкновенная работоспособность».

Первой книге было предпослано предисловие все того же Владимира Соколова. Теперь он писал так: «Со стихами Юрия Полякова я познакомился недавно, четыре года назад… Тогда же я как старший собрат по перу порадовался, что у этого поэта все вовремя: и молодость мысли, и молодость формы, и молодость возраста… Мне нравится читать стихи Ю. Полякова и еще нескольких его ровесников, потому что они плотью и кровью своей восприняли и продолжают воспринимать лучшие достижения русской классической и советской поэзии, где нравственность с формой неразрывны: «…стать добродетельней и выше!»

Ю. Поляков, когда появилась его первая основательная публикация (в «Московском комсомольце». — О. Я.) , окончил институт и уходил в ряды Советской армии. За это время обострилось чувство любви, природы, дружбы. Особенно глубоко осозналась, как это всегда бывает в первой молодости, единственность всего, что тебе дается в жизни:

Но ведь если поэт хочет «прожить только свою жизнь», он не только намерен, но и обязан быть самобытным… Размышляя о поэзии молодых, я думаю, сколько в ней свежести чувств, как они, хоть и не всегда, да умеют, как представляемый мной поэт, естественно сочетать живое движение природы и живое движение души: «Наши тела, порывы, помыслы и слова — все быть должно красиво, как дерева…»

Стихи Ю. Полякова отличаются остротой поэтической мысли, стремлением взглянуть на привычное по-новому, я думаю, что они вызовут интерес у широкого читателя».

Вот как, в обычной своей иронической манере, излагает историю этого предисловия сам Поляков:

«…Набравшись наглости, я позвонил, попросил у Владимира Николаевича еще одно, теперь второе предисловие, но он, к моему удивлению, согласился: «Приезжайте скорее!» Вскоре мы сидели на кухне его квартиры в Безбожном переулке, он диктовал, а я записывал. Чем-то я ему нравился. Но, собираясь к нему, я заробел и для храбрости захватил с собой двух друзей-медиков, а они — бутыль казенного спирта, настоянного на лимонных корках. К вечеру домой вернулась жена поэта Марианна, она отругала мужа и разогнала пьяные посиделки. Объяснить ей, что собрались мы с уважительной целью — сочинить предисловие молодому дарованию, никто не смог: спирта было слишком много. На следующий день я позвонил, чтобы извиниться.