Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Помимо судьбы без извивов еще одно обстоятельство не может не смущать биографа. В серии эссе «Как я был…» блестяще-остроумно описан практически каждый жизненный и творческий период, связанный с созданием тех или иных произведений. Эти тексты невозможно ни цитировать — потому что не знаешь, где оборвать цитату, — ни тем более пересказывать; их следует читать, и, будем надеяться, они выйдут отдельной книгой, составив своеобразную творческую автобиографию, остро приправленную юмором и самоиронией. Существует еще и богатый научный пласт: творчество Полякова препарировала пара десятков уважаемых филологов и литературоведов, отчитавшись об этой работе диссертациями, научными статьями и докладами на конференциях. Биографу, не желающему ни пропасть в филологических дебрях, ни переписывать своими корявыми словами многосмысленные авторские эссе, приходится идти тернистым путем поиска особых биографических смыслов в поляковской прозе (отказавшись от идеи пересказывать ее лихо закрученные сюжеты), равно как и в событиях последнего шестидесятилетия отечественной истории — потому что по большому счету все они являются частью личной биографии. Тем более что многое из того, о чем говорит в своей публицистике Поляков, с течением времени требует все более детальных пояснений. Например, почему он считает политику первого и последнего президента СССР катастрофической для страны, а первого президента России, «гаранта демократии», — авторитарным партаппаратчиком. Это не обычные ярлыки, которые навешивают на оппонентов в остром споре, а проверенная временем позиция, но последовательно излагать факты, на основе которых он к этому пришел, по большому счету просто негде.

В одном из интервью Поляков сказал: «Каждый писатель говорит на языке своего поколения», — пояснив, что имеет в виду и особую версию родного языка, и особый мир характерных для времени явлений. Тем не менее ко многим событиям и явлениям, составляющим современность, мы никогда потом не возвращаемся, а если возвращаемся — как Поляков в своей публицистике, — то уже без подробностей. В нашей книге много фактов, посвященных советской и постсоветской истории Отечества. Нам показалось, что только через них можно понять, почему «колебатель основ» так яростно защищает сегодня от нападок социальное государство, каким был СССР, что он имел в виду, когда критиковал советскую государственную систему, а также почему эпоха Горбачева, как и время президентства Ельцина предстали в его прозе и публицистике в таком однозначно неприглядном виде. Именно поэтому существенное место в биографии уделено уже достаточно удаленным от нас событиям, которые, независимо от того, предавали их гласности или скрывали, сплетали канву нашей общей жизни и определяли будущее, которое неминуемо стало настоящим.

Всякий молодой литератор непременно мечтает о том, чтобы проснуться знаменитым. Когда тебе тридцать, это, как правило, навязчивая мечта.

У тебя уже вышли два поэтических сборника и вот-вот выйдет третий, в газетах и журналах время от времени дают подборки твоих стихов, тебя приметили мэтры и рекомендовали в Союз писателей, ты знаешь, сколько стоит одна стихотворная строчка (1 рубль 20 копеек плюс 1 рубль 20 копеек — если тираж выше 20 тысяч экземпляров), и готов вдохновенно писать поэтические отзывы на важнейшие события личной и общественной жизни, а публичные чтения с твоим участием неизменно успешны…

Короче, у тебя есть всё, кроме славы.

И когда ты уже начинаешь догадываться, что не ко всем она приходит и что твоя жизнь вошла в колею, с которой, возможно, ей не суждено уже сбиться, вдруг наступает то самое утро: ты просыпаешься знаменитым.

У Юрия Полякова это утро наступило в январе 1985-го, когда он достал из почтового ящика пахнущий типографской краской номер журнала «Юность» с первой его опубликованной повестью «ЧП районного масштаба».

Вот что сам он говорит о том, как «уснул среднеизвестным поэтом, а проснулся знаменитым на всю страну прозаиком»:

«Случилось это в тот день, когда январский номер «Юности» очутился в почтовых ящиках трех миллионов подписчиков. Я тоже достал из железной ячейки долгожданный журнал, предусмотрительно вложенный почтальоном в газету (дефицитную периодику в подъездах тогда уже подворовывали), раскрыл и огорчился: с фотоснимка на меня нагло смотрел длинноносый парень, неумело канающий под «задумчивого». По советскому же канону фотопортрет должен был улучшать автора, приближая его к идеалу, когда в человеке все прекрасно — и далее по Чехову. За образец брали портреты членов Политбюро, висевшие тогда во всех присутственных местах. <���…>

…Прижимая к груди журнал, я подхватился и поехал в редакцию «Юности», располагавшуюся тогда на «Маяковке» в многоэркерном доме в стиле ар-нуво — как раз над рестораном «София». На второй этаж вела лестница, достаточно широкая для того, чтобы две даже очень крупные фигуры советской литературы, пребывающие в идейно-эстетической вражде, могли свободно разминуться. Тогда писатели противоположного образа мыслей печатались в одних и тех же журналах. И это было нормально. Теперь же, если почвенник и забредет в «Новый мир», то лишь в состоянии полного самонепонимания. Так с пьяных глаз ломятся в дамскую комнату. Но и либеральный автор никогда не заглянет в логово «Нашего современника». Из боязни. Если узнают соратники по общечеловеческим ценностям, рюмки на букеровском приеме не нальют!

Главный редактор журнала Андрей Дементьев встретил меня своей знаменитой голливудской улыбкой:

— Поздравляю! Чего грустный?

— Вот фотография плохо вышла…

— Какая фотография, Юра! Ты даже не понимаешь, что теперь начнется!

Он не ошибся».

Повесть, написанную в 1981-м, не пускали в печать почти четыре года. Партийное начальство понимало, что Поляков замахнулся в ней не на комсомол в отдельно взятом райкомовском масштабе, а на политическую систему, частью которой были комсомол и комсомольские функционеры вроде героя повести Николая Шумилина.