Александр Дзасохов - Как много событий вмещает жизнь

Мое первое знакомство с Одинцовым состоялось, когда в качестве руководителя советского Комитета солидарности со странами Азии и Африки я приехал в Махачкалу для выступления перед общественностью республики по внешнеполитическим вопросам. Так было принято. Держать общественность в курсе дела. Мой приезд (конечно, не случайно) совпал с 60-летием великого Расула Гамзатова, близкого мне человека, давнего и верного друга. Стоял сентябрьский бархатный сезон, что поднимало настроение.

Юбилей Расула прошел великолепно, официальные мероприятия исчерпаны, лекции прочитаны. Умаханов пригласил меня к себе на дачу, на берег Каспийского моря. Там я и познакомился с Одинцовым. Мы полдня провели втроем, говорили о текущих делах, но не только. Умаханов больше говорил о вопросах культуры, образования, истории, Одинцов же подключался к разговору об экономическом положении республики, сельском хозяйстве. Тогда я не мог предположить, как и при каких обстоятельствах мы с ним потом встретимся.

И вот Одинцов приехал в Северную Осетию «наводить порядок». Уверен, что он, скорее всего, пытался сдерживать машину репрессий и начавшуюся после октября 1981 года кампанию закручивания гаек. Но сдерживал не в меру своих возможностей. Иначе как могли тогдашние прокурор республики Путимцев и министр внутренних дел Комиссаров считать, что наступил день, когда «осетинских националистов», а их (спасибо Соломенцеву и Чурбанову!) они выявили много, надо посадить за решетку. Повод для этого, по их мнению, всегда найдется.

И действительно, поводы «находили». Дошло до того, что бывший секретарь обкома партии, опытный и авторитетный в республике Александр Чельдиев, которого перевели на пост республиканского министра промышленности, был вынужден в 1984 году приехать в Москву искать правду у здравомыслящей части аппарата ЦК КПСС. Он приходил и ко мне на Кропоткинскую, где располагался Комитет солидарности со странами Азии и Африки, рассказывал о нарастающем недовольстве среди общественности и сложной обстановке в республике, просил содействия. Я тут же связался с Отделом административных органов ЦК КПСС. Чельдиева там приняли, внимательно выслушали и направили во Владикавказ сначала комиссию МВД СССР, а потом и Генеральной прокуратуры.

Из этого следует, что слова А.Х. Чельдиева, как и обращения в Москву других представителей общественности Северной Осетии, были услышаны. Объективное разбирательство выявило вопиющее беззаконие со стороны местных правоохранительных органов. Вместо кропотливой работы некоторые их руководители пошли по легкому пути громких арестов. Такой метод «наведения порядка» ничего кроме дезорганизации в управлении республикой и ее хозяйством принести не мог. Многие столкнулись с необоснованными, бездоказательными обвинениями. Но пока устанавливалась истина (впоследствии были сняты надуманные обвинения почти с двадцати должностных лиц республики), тот же Чельдиев просидел три месяца в следственном изоляторе КГБ по Северной Осетии.

В этой возне за показное «наведение порядка» большую ретивость проявляли и отдельные местные ответственные партийные работники, имена и фамилии которых нет смысла называть. Здесь сделаю важное замечание. За долгие годы отсутствия в руководящих органах партии демократической атмосферы, особенно в 1970—1980-х годах, возникла оторванность высоких партначальников от конкретных практических дел. Во времена Брежнева аппарат ЦК на деле подменял избранные руководящие органы КПСС и превышал свои полномочия, часто бесчинствовал на местах. Северо-Осетинскую и Кабардино-Балкарскую организации курировал инструктор орготдела ЦК Юрий Бессарабов. Его приезды на место производили впечатление, что он едет ругать, снимать, а его слова, критические замечания воспринимались как директивы ЦК. Но ведь так не должно быть. Плохо, что высокопоставленные работники на местах попадали в эту ловушку и слепо выполняли команды. Внезапно они превратились в борцов за «справедливость», используя указания аппаратчиков как инструмент укрепления собственных служебных позиций и карьерного роста. Нашлись и те, кто, угождая новому начальству и испытывая, вероятно, чувство мелочной мстительности, отобрал у Кабалоева его владикавказскую квартиру на улице Фрунзе. Туда поселили нового руководителя. Я уверен, что Одинцов не сам принял это постыдное решение, но факта с квартирой было достаточно, чтобы авторитет в глазах многих людей, уважительно относившихся к прежнему руководителю, оказался под сомнением. Когда я был избран первым секретарем обкома, то среди первых моих шагов стало возвращение семье Кабалоева квартиры в столице Северной Осетии.

Приходилось слышать от партийных работников районного звена, работавших с Одинцовым, хорошие отзывы. Отмечали, что Владимир Евгеньевич защищал интересы республики по хозяйственным вопросам. Это касалось своевременного получения новой техники для агропромышленного комплекса, дорожного строительства на селе. Но все эти дела перечеркивались явно неадекватным ситуации политическим курсом в выстраивании межнациональных отношений. Был создан искусственно режим преференций для представителей одной части населения. Преференции выражались, в частности, в широком административном применении квот при замещении ответственных должностей в партийном аппарате, в государственных и хозяйственных организациях. Основательная работа по выстраиванию гармоничных межнациональных отношений, преодолению прошлых обид и противоречий не проводилась, подменялась административным ресурсом. На ропот в рядах интеллигенции и молчаливое неприятие происходящего простыми людьми не обращали должного внимания. За легковесными обвинениями в «национализме» скрывались вполне реальные вещи – общественное недовольство состоянием правопорядка, слабой, неэффективной работой по пресечению насильственных преступлений.

Но вернемся в 1988 год, к пленуму Северо-Осетинского областного комитета. Е.З. Разумов не ограничился только кадровым вопросом, говорил о перестройке, о назревших реформах, о положении дел в республике. О том, что в Северной Осетии принято много хороших экономических программ, но они не выполняются. И о том, что капиталовложения в непроизводственную сферу значительно ниже общероссийских показателей. Словом, он дал понять, как много предстоит еще сделать.

Завершающий свою работу посол, согласно межгосударственному дипломатическому обычаю, должен, перед тем как покинуть страну, встретиться с ее руководством. Кроме того, я должен был передать дела, поблагодарить работников посольства (замечу, что оно было самым большим на Ближнем Востоке), сказать слова благодарности восьмитысячному коллективу военных и гражданских специалистов.