Георгий Данелия - Безбилетный пассажир [litres]

– «Леваневский», я Айон! Как слышишь, я Айон!

– Слышу тебя, Айон.

– Соедини с Тимофеевой.

– Что я тебе, телефонистка?

– Тогда срочно сообщи – Айон предлагает ей должность помощника повара и фельдшером по совместительству! Как понял, прием!

– Айон, я Новая Сибирь. Какого хера ты лезешь! Мы человека вызывали, он к нам едет! Мы ему двойной оклад даем!

– «Леваневский», я Беннет. Скажи Тимофеевой, берем ее шеф-поваром и заместителем начальника станции. С оплатой годичного отпуска!

– Беннет, что ты несешь, твою мать! Какой замнач? Вас там всего двое!

– Ну как, – спросил нас Бородулин, – достаточно? Или продолжим радиопостановку?

– Достаточно, – сказал Конецкий. – У меня был в первом варианте подобный эпизод.

– Тогда финальный монолог. – И в микрофон. – Айон, Сибирь, Беннет! Довожу до вашего сведения: только что получена радиограмма. Начальник Главсевморпути товарищ Афанасьев предлагает Тимофеевой должность своего первого заместителя и по совместительству – директора столовой. С полной оплатой бессрочного отпуска. Тимофеева берет тайм-аут для принятия окончательного решения. Конец связи. Отключайся, – сказал Бородулин радисту.

И тут действительно пришла радиограмма: «Режиссерам Георгию Данелия и Игорю Таланкину. В связи с возможной поездкой на фестиваль в Акапулько срочно прибыть в Москву. Директор «Мосфильма».

Через три дня пришел «Сталин», вызволил нас изо льдов, и «Леваневский» пошел домой – в порт приписки Мурманск. Спасибо товарищу «Сталину»!

Чтобы мы с Таланкиным быстрее добрались до Москвы, Конецкий попросил капитана высадить нас на Диксоне.

В порту Диксона мы выяснили, что ближайший самолет на Москву будет только завтра. Заказали билеты и отправились ночевать в памятную мне гостиницу (пока мы изучали Арктику, доски в сортире прибили). В гостинице, кроме нас, было еще два человека, полярник и матрос. Навигация кончалась, а вместе с ней и сухой закон, и они угощали нас портвейном «Солнцедар» (других напитков на Диксон не завезли).

А на следующий день на острове поднялась такая пурга, что не только самолеты не летали – выйти на улицу было страшно.

Сели пить чай.

Полярник двадцать пять лет проработал поваром на разных станциях и за это время ни разу не был в отпуске на материке – копил деньги. И вот теперь собирался купить дом в Крыму, машину, жениться.

– Буду на участке редиску сажать. И розы.

– А если кирпич на голову? – спросил матрос. – Получится, что ты вообще не жил, только вкалывал!

– Ну, упадет так упадет. Значит, судьба, – усмехнулся повар. – Но вот в чем ты не прав – это что я не жил. А я жил. И у меня все это было – и жена симпатичная, и уютный домик, и розы.

– Где это у тебя было?

– Здесь, – повар постучал себе по лбу. – В голове.

– Да ну, – фыркнул матрос, – дед туфту несет, а я уши развесил!

– Каждому свое, пацан, – сказал повар. – Вот если твою черепушку вскрыть, что мы там найдем? Женский половой орган и бутылку. Кстати, магазин уже открылся, – повар полез в карман за деньгами. – Чем херню пороть, сбегай.

– Наша очередь, – сказал я.

Надел пальто, ушанку, закутался шарфом и вышел из гостиницы. Пурга такая, что и стоять трудно, ветер сшибает с ног. Где магазин – не знаю, забыл спросить. Пошел в сторону порта. Иду под углом к земле, чтобы не сбило с ног. Так метет, что почти ничего не видно. На той стороне улицы я с трудом разглядел какую-то серую тень. Кричу:

– Я извиняюсь, где магазин?

– Бутылку купишь – провожу, – крикнула тень.

– Куплю.

Тень оказалась бичом (матросом, списанным с корабля за пьянство). Прошли метров двести – еще одна тень. Первый бич меня спрашивает:

– Две бутылки возьмешь? «Солнцедар», рупь двадцать.

Пока дошли до магазина, зеленого досчатого домика с надписью «ГАСТРОНОМ» их стало шестеро. Договорились так: я беру ящик и отдаю им половину, когда они доносят ящик до гостиницы.

Денег у меня было много – за время плавания мы ни копейки не потратили. На «Леваневском», когда мы хотели расплатиться за проезд и за еду, моряки обиделись и послали нас (куда, не скажу).

Захожу в магазин (бичи остались снаружи, «чтобы не было шороха»), лезу за бумажником – твою мать, пиджак-то я не надел, а деньги там, в кармане! Вышел и говорю бичам:

– Товарищи, виноват, – я деньги забыл.

– Издеваешься, сука?! – прохрипел первый.

И они стали надвигаться на меня. В глазах такая ненависть, что я понял – могут и убить.

– Ребята, да вы чего? Давайте вернемся в гостиницу, я дам вам деньги!

Не слышат. Идут на меня. У одного в руках железный прут. Я пячусь, прислоняюсь спиной к стене…

– Что происходит? – из метели возникла еще одна фигура. – В чем дело?

Бичи тут же испарились.

Прохожий оказался замначальника порта – мы с ним познакомились, когда высадились с «Леваневского». Я объяснил ситуацию. Он шел в сторону гостиницы, мы пошли вместе. У гостиницы попрощались… Я вернулся в номер и сказал, что в магазин больше не пойду. За «Солнцедаром» пошел моряк.

Вечером замначальника порта позвонил нам в гостиницу: ледокол «Капитан Белоусов» идет на Мурманск, и капитан согласен взять нас на борт.

Марк Твен писал, что если кто-то рассказывает о шторме, то обязательно в рассказе капитан говорит: «Много я штормов видел, но такой – в первый раз».

На «Белоусове» в Баренцевом море мы попали в ураган – шторм выше 12 баллов.

– Много я штормов видел, но такой – в первый раз, – сказал мне тогда капитан «Белоусова» Татарчук.

Из рубки я с большим трудом спустился в каюту. Качало так, что трудно было разобрать, где стена, а где пол. Таланкин лежит, у койки – таз. Пошел в медпункт просить таблетки от качки – врач лежит, у койки – таз. Показал пальцем, где таблетки – я взял, отнес Таланкину. Таблетки не помогают. К моему удивлению, укачало и многих матросов – оказывается, к качке не привыкают, все зависит от устройства вестибулярного аппарата. От капитана я узнал, что даже для знаменитого адмирала Нельсона в шторм ставили в рубке ведро.

А меня не укачало!

Посмотрел на часы – время обеда. Пошел в столовую. Кроме меня за столом только два матроса. Борщ дали в глубоких мисках, чтоб не расплескался при качке, и скатерти намочили – чтобы посуда не скользила. Под столом лежит корабельная собачка – и ее укачало.

А меня нет!

Поел. Думаю: «Что бы мне еще сделать?» Решил принять душ. Взял полотенце, мыло, пошел в душевую. Открыл дверь, корабль накренился, и в душевую я влетел так, что врезался лбом в противоположную стенку. Дверь с треском захлопнулась. С трудом разделся, повесил одежду на крюк. Дотянулся до крана, открыл воду – тут крен в обратную сторону, и я стукнулся затылком о дверь, а из душа на меня полилась очень горячая вода, коричневая от ржавчины.