Георгий Данелия - Безбилетный пассажир [litres]

Как мы остались живы, не знаю.

Когда мы забрались на марсовую (смотровую) площадку, увидели, что на палубу выскочил капитан с помощником и оба, размахивая руками, что-то кричат. Грохот стоял такой, что ничего не было слышно.

Ниточкин установил штатив, мы привязали его к поручням.

– Камеру! – крикнул Ниточкин.

Манохин открыл кофр и вдруг истошно завопил:

– Полный назад! Георгий Николаевич, полный назад!

Камеры в кофре не было. Там был кубинский коричневый сахар.

Между прочим. В то время шли поставки коричневого сахара с Кубы. Горы сахарного песка в порту ждали погрузки в вагоны.

В последнюю неделю съемок в Мурманске я заметил, что механики стали возить камеру не в кофре, а на коленях. Поинтересовался, зачем.

– Так надежнее, Георгий Николаевич. На коленях меньше трясет.

Оказывается, они в гостиничном номере соорудили нечто вроде самогонного аппарата, а в кофрах вывозили мимо охраны этот сахар. И вот сейчас, на мачте, я понял, почему каждый вечер в их номере звучал аккордеон, и наш ассистент Саша Бродский орал песни .

Как и предупреждали опытные люди, все, что сняли в Баренцовом море во время шторма, смотрелось не очень эффектно.

Продолжали съемки во дворе, на натурной площадке «Мосфильма». Построили кусок палубы и установили два водосброса по четыре кубометра каждый: один на трехметровом, второй на пятиметровом помосте. Водосбросы – ящики, сколоченные из досок, проложенные брезентом. Их наполняют водой, одна стенка откидывается, и вода падает на палубу.

Саша Борисов придумал систему, по которой стенка водосброса откидывалась, когда постановщик дергал за веревку.

На пятиметровом водосбросе сидел рабочий-постановщик Федя, а на трехметровом – постановщик дядя Вася по прозвищу «Тридцать три несчастья». Дяде Васе вечно не везло. Он был невезунчик классического образца. Если в кассе кончаются деньги – то именно на дяде Васе. Если трамвай сходит с рельсов – то это именно тот, на котором надо было дяде Васе ехать. Если разыскивали особо опасного преступника, то хватали и мутузили именно дядю Васю. И т. д. и т. п.…

Особенно не повезло дяде Васе во время войны. У него было много ранений и ни одной боевой награды. В первый же день, когда его забрали в армию, ему засветили в голову учебной гранатой – каски на дядю Васю не хватило. Он угодил в госпиталь.

Когда выписался, прошел подготовку, но по дороге на фронт машину сильно подбросило на ухабе и дядя Вася выпал из грузовика. Множественные переломы – и опять госпиталь. Выписался перед самым концом войны, но до фронта так и не добрался, – в апреле сорок пятого в Будапеште ревнивый муж выкинул его с третьего этажа.

Так вот, опытный дядя Вася сказал, что дергать за веревку – ненадежно. И он собирается веревку рубить топором.

Уже была глубокая осень. Снимали мы ночью. Репетировать не стали, потому что заполнять водосбросы очень долго. А все замерзли. Снимали двумя камерами. Поставили камеры, приборы. Вышел наш боцман Россомаха – Борис Андреев. Поправили свет.

– Все готовы?

– Все.

– Камера!

И тут на «палубу» обрушилось восемь тонн воды. Выглядело это довольно эффектно, но, когда вода сошла, Андреева не было, – смыло. В то место, где он стоял, воткнулся топор, а рядом сидел дядя Вася «Тридцать три несчастья». Мокрый, но живой. Конечно же, он, когда рубил веревку, поскользнулся и упал на палубу.

Говорил я Борисову – дядю Васю к водосбросу близко не подпускай!

В Госкино фильм «Путь к причалу» посмотрели, но акт не подписали: велели сначала показать морякам. Директор «Мосфильма» позвонил министру Морского флота и пригласил его на просмотр.

Министр приехал на «Мосфильм», и с ним еще человек десять.

После просмотра министр спросил:

– Какие будут замечания?.. Давай ты, Афанасьев.

Встал тусклый пожилой человек в сером костюме и сказал, что картина его огорчила.

– Вот, – он заглянул в бумажку, – первое: мало новых судов. А Северный флот у нас значительно обновлен. Атомоход «Ленин» надо было бы показать! Второе. Техническое оснащение отражено слабо – в мурманском порту три новых чешских крана, а я увидел только один и тот далеко, на заднем плане. И третье: когда ваш боцман идет по причалу, он проходит мимо танкера «Сталинабад». Нет танкера «Сталинабад». Есть танкер «Софья Ковалевская».

– Перовская, – подсказали ему.

– Что Перовская?

– Софья Перовская. «Ковалевская» – лесовоз.

– Ах, да, «Ковалевская» – это бывший «Сталинакан». – И мне: – Ваш – «Софья Перовская».

– Мы на кораблях ничего не писали. Как было, так и сняли, – сказал я.

Министр посмотрел на Афанасьева.

– Я разберусь, товарищ министр. Распоряжение – заменить названия со Сталиным – в Мурманское пароходство давно ушло.

– Что ж, – сказал министр, – атомоход и краны уже не нарисуешь, но «Сталинабад» надо убрать.

– Уберем, – пообещал директор «Мосфильма». – Вырежем этот кадр.

– А так спасибо за то, что обратились к морской тематике, – и они встали.

– Простите, а как сам фильм? – спросил я. – Хоть что-нибудь понравилось, или все плохо?

– Нет, не все. Много хорошего…

– Да, – согласился Афанасьев. – Виды есть красивые… Звуки натуральные… Автопогрузчик ЗЛ-8 показали…

– Песня хорошая, – добавил министр.

И они ушли.

– Легко отделались, – сказал мне директор.

Кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся. Сзади стоял Саша Бродский:

– Георгий Николаевич, а автопогрузчик этот я пригнал. Скажите Залбштейну, чтоб он за Машку перестал с меня вычитать!

Сашу Бродского в съемочную группу «Пути к причалу» взял Залбштейн – Дмитрий Иосифович учился в школе вместе с его отцом. Отца убили на войне, Сашу вырастила мама, учительница музыки. Саша был шалопаем, Залбштейн считал своим долгом опекать его и устроил на «Мосфильм» внештатным администратором.

Через несколько лет Саша дослужился до того, что его взяли в штат и на десять рублей повысили зарплату. А потом в Бельгии умер Сашин дядя и оставил ему наследство. Триста тысяч долларов. Саша в Бельгию не уехал: «Чего мне там делать?», а деньги перевел в Советский Союз.

Сашин статус переменился. Его перевели заместителем в иностранный отдел «Мосфильма» – работать с иностранцами. Теперь он ходил все время со свитой, платил за всех в ресторанах – в том числе и за иностранцев, возил друзей в валютный магазин «Березка» и там покупал им рубашки и галстуки.

Саша купил «Жигули» перламутрового цвета, квартиру, оделся в шикарный костюм и женился.

Это было в начале семидесятых. А в 1992 году я показывал в Израиле, в Тель-Авиве, картину «Настя». После просмотра меня пригласил в ресторан поужинать мой друг, тбилисский еврей Мориц. Когда садились в машину, меня окликнул Саша Бродский – постаревший, небритый и плохо одетый.