Константин Симонов - Первая проза

Так влияют иногда письма читателей, критика читателей. Мне кажется, в данном случае благотворно, потому что на эти фильмы я получил очень много солдатских писем. Причем среди этих писем необыкновенно интересны те, в которых рассказывается о собствен­ных судьбах. И даже не о собственных, а чаще всего о судьбах сво­их фронтовых товарищей. Они отнюдь не менее впечатляющи, чем судьбы тех людей, о которых мы сделали фильмы. А вот у нас был такой! А у нас был такой!.. Реже пишут о себе. Вспоминают боевые эпизоды...

Я сейчас располагаю таким огромным материалом о войне на базе вот этих семидесяти рассказов и нескольких тысяч писем, что даже не знаю, что с этим делать, как к этому материалу подсту­питься. Видимо, в конце концов я буду делать какую-то докумен­тальную книгу, которая будет так и называться «Шел солдат...». Это будут выжимки, очень строгие, из материала, составляющего сейчас уже примерно, боюсь точно сказать, но с письмами, вероятно, шесть или семь тысяч страниц.

— Только что сказанным вы в какой-то мере предвосхитили мой последний, традиционный вопрос: над чем вы сейчас работаете? И все же кое о чем хочу спросить вас. Вышел в свет ваш роман в повестях «Так называемая личная жизнь», центральным героем ко­торого является Лопатин. Но не возникает ли у вас порой мысль продолжить судьбу Лопатина? Помню, как один из рецензентов ва­шей повести «Мы не увидимся с тобой...» писал, что автор поставил в конце многообещающее многоточие и надо полагать, что в неда­леком будущем нас ждут новые повести из того же цикла. И зна­чит, с самим-то Лопатиным мы еще увидимся. Вероятно, где-нибудь в Берлине либо на Эльбе. И еще: в «Разных днях войны» вы упомя­нули, что работаете над книгой «Послевоенные встречи». Как подви­гается эта работа? И как вы предполагаете, скоро ли читатели смо­гут познакомиться с этой книгой?

— Сначала о романе «Так называемая личная жизнь». Это ро­ман о жизни военного корреспондента в трех повестях. Первая по­весть «Четыре шага» включает все повести о сорок первом го­де — их четыре — о Лопатине. Вторая — «Двадцать дней без войны». Третья — «Мы не увидимся с тобой...». Все это сложилось в роман, действие которого происходит между сорок первым и сорок четвер­тым годом. Собственно говоря, форма эта открытая — можно и даль­ше писать. Впереди еще окончание этой войны. Лопатин некогда был на Халхин-Голе (в романе «Товарищи по оружию»), так что он мог бы оказаться в сорок пятом году в тех местах, где он когда-то впервые был на войне. Сюжетно к этому есть возможно ста. Но по­ка для меня это оконченный роман. Все, что мне хотелось сказать, все, чем я был полон, все, о чем думалось в связи с войной и с этим человеком, как-то сказалось. Может быть, и появятся новые мыс­ли, новые ощущения, желание продлить повествование. Не знаю, по­ка кончил его на многоточии. Для меня сейчас роман закончен, я не берусь ответить на этот вопрос. Не дипломатически, а действительно так. Не знаю. Пока мне кажется, что все, что хотел сказать об этом человеке, я сказал.

Работа над книгой «Послевоенные встречи», о которой я мель­ком упомянул в дневниках, когда вспоминал об очень короткой встрече на фронте с Иваном Степановичем Коневым, с которым я потом часто встречался,— это работа длительная. Я не знаю, какую форму она окончательно приобретет. Я написал около пяти листов, связанных со встречами с Георгием Константиновичем Жуковым, с разговорами с ним. Напечатал кусок из этого в «Халхин-Гольской странице», остальное лежит у меня еще неготовое для печати. Про­сто сделал это, чтобы не ушло из памяти. Я довольно много встре­чался с Александром Михайловичем Василевским. Думаю написать некоторые впечатления, связанные с этим человеком, с моими пред­ставлениями о нем, о его жизни, о его книге, замечательной во мно­гих отношениях. Есть материал для такой же работы, скажем, о Ко­неве — большое количество записей встреч с ним и стенограмм. С адмиралом Иваном Степановичем Исаковым я тоже часто встречал­ся, много интересного записано.

И вообще много записей. Вот эти два ящика — послевоенные записи, послевоенные беседы. Это кроме солдатских. Это генераль­ские и офицерские беседы. С другой стороны, мне хочется продол­жить работу над солдатскими беседами. А иногда появляется дерз­кая мысль: может быть, соединить маршалов и солдат в одной кни­ге? Как вспоминают войну маршалы, генералы, как вспоминают ее солдаты. В чем они сходятся, в чем расходятся, где точки соприкос­новения, где различия. Ведь многое в оценке войны, в представле­ниях о ней зависит от того пункта, с которого наблюдает человек. Может быть, и такую форму приобретет эта книга...

Что я делаю еще? Сейчас занялся своим литературным архивом. Хочу написать и, очевидно, напишу в дополнение к тому, что у меня уже написано, книгу воспоминаний. Причем особенность этой книги будет заключаться в том, что в большинстве случаев — не всегда — она будет опираться на переписку с литераторами, о которых я бу­ду писать. Там, в переписке, присутствует время со своей иногда отделенной от нас многими годами подлинностью. Последнее самое, что я сделал, это три вещи: воспоминания о Константине Федине, воспоминания о Михаиле Луконине и воспоминания о Борисе Горбатове. Причем два первых основаны главным образом на пе­реписке и широкой ее цитации. Может, я в этом духе и продолжу.

Я даже когда-то первоначально для такой книги придумал название «Пачка писем». А потом мне почудилось, что в этом немножко что-то дамское есть, и отказался. Но названия другого, кроме «Книга воспоминаний», пока не придумал.

Вот, пожалуй, и все, что я мог сказать в ответ на ваш послед­ний вопрос