Галина Марцишек - Мы на своей земле

Ребята захохотали.

Механизмы часов в катакомбах пришли в негодность, и только Бадаев как-то ухитрился сохранить свои ручные.

Я знала, что на посту время тянется бесконечно долго. Выстоять без движения несколько часов, зорко вглядываясь в темноту, очень трудно. Холод леденит тело, тьма угнетает, пугающе постанывает и кряхтит кровля.

Предупредив Гаркушу, что он назначен на пост вместе со мной, я ушла вперед, торопясь сменить Межигурскую.

По дороге ударилась о низкую кровлю.

— Що, з потолком поцилувалась? — усмехнулся догнавший меня Гаркуша и, присев на камни, зашелестел бумажкой, скручивая «козью ножку». Прикурив от коптилки, затянулся.

— Поцеловалась… Никак не привыкну к шахтам, чтоб они пропали, — со злостью ответила я.

— А навищо пропадать? Колысь тут люды, та й я зароблялы соби шматок хлиба. А в девятсот пятому бигалы сюды на сходы. Рушныци, набои переховувалы тут. В громадянську вийну— партызанылы, былы нимця та интервентив. Та ось и знов прийшлось…

— Так вы старый партизан? — заинтересовалась я.

— Всього було… — спокойно ответил он. — Колы б не мои 72 рокы… Показав бы я от тым каиновым душам хвашистам…

Иван Гаврилович умолк, сосредоточенно теребя свою седую остроконечную бородку. Глаза старика были печальны. Незаметно вздохнула, подумала: «Тебе бы, старина, на отдых, а ты вот воюешь…»

Слабый огонек коптилки колебался, притухал и вновь тонкой нитью поднимался вверх, словно стремясь рассеять вековечную темноту подземелий. В ушах мелодично звенело. Казалось, что совсем рядом плещется море… Наши ребята прозвали шахтную тишину — звонкой тишиной.

— Иван Гаврилович, — прервала я молчание, — почему мне всегда кажется, что здесь где-то близко море, я слышу шум его волн.

Зажав винтовку в старческих узловатых руках, не отрывая взгляда от убегавшей в темноту подземной дороги, Иван Гаврилович тихо и задушевно говорил:

— Тут колысь було море. В мори булы ракушкы. Море видийшло… Ракушкы залышылысь, перетворылысь на каминня. И спивае тепер це каминня писню моря, писню славы хоробрым людям. Може колысь воно буде спивать и про нас.

Очарованная рассказом, я молча смотрела на морщинистое волевое лицо Ивана Гавриловича, думая: как много душевной силы и поэзии в этом простом человеке, который на восьмом десятке своей жизни включился в борьбу против захватчиков.

— Пишлы! А то там на посту люды вже мабуть зовсим подубилы, — сказал старик, с трудом поднимаясь с камня.

Приняв дежурство. Иван Гаврилович проверил исправность зажигалки, потушил коптилку. Мы остались в полной темноте. Затаились. Вот послышались чьи-то осторожные шаги со стороны лагеря. Темноту прорезал луч фонаря.

— Стой! Кто идет? — тихо окликнул Иван Гаврилович.

— Москва! — послышался голос Бадаева.

— Севастополь! Проходи!

Приблизившись к нам с группой ребят, Владимир Александрович отозвал нас в сторону, дал новый пароль и предупредил, что он вернется часа через четыре.

— Будьте бдительны. Особенно следите за штольней впереди. Без пароля в нашу зону никого не впускать, — и нырнул в траншею под баррикадой.

Нас снова окутала густая темень и певучая тишина.

Зорко вглядываясь в темноту, Гаркуша зашептал мне на ухо:

— Це вже Володимыр Олександрович щось надумав!

Так оно и было. Бадаев наметил простой, но смелый план, оправдавший себя.

Установив, что в зараженных секторах хлорный газ дегазировался, Бадаев возобновил связь с верховыми разведчиками через водяные колодцы. В то время гитлеровцы думали, что отдаленные от входов в катакомбы колодцы не входят в систему подземелий, и не закрыли их. Предусмотрительный Бадаев предвидел и использовал это.

В условленное время наш разведчик подходил к колодцу, якобы набрать воды, опускал в него ведро. Внизу партизаны перехватывали его, вынимали донесение.

Верховая разведка сообщила нам через колодцы, что среди немецких солдат идут разговоры, якобы людей в катакомбах несколько тысяч. Мы узнали также и о том, что с 23 ноября 1941 года наша небольшая группа в катакомбах блокирована более чем 10-тысячным войском оккупантов 7 7 После войны было документально установлено, что группа партизан Бадаева долгое время была блокирована 16-тысячпым войском оккупантов. , с приданными ему легкой артиллерией, эсэсовскими отрядами, сторожевыми собаками и сельской жандармерией.

— Вот это так замахнулись, — смеялись мы.

— Ну и велики очи у страха. Они всерьез думают, что нас в катакомбах тысячи, — улыбался Васин.

— Они думают, что здесь войска. И наша задача — поддерживать их заблуждение. Это будет хоть маленькая, но помощь севастопольцам, — говорил Бадаев.

Уточнив обстановку на поверхности, совет отряда решил:

1. На задания выходить в Нерубайской балке. Она, хоть и блокирована более тщательно, чем в Усатово, но возле Усатово Хаджибеевский парк, где находится особый жандармский корпус, который по тревоге может придти на помощь быстрее, чем в Нерубайское.

2. Разминировать входы, выбрать из ящиков взрывчатку, насыпать в них песок, поставить фальшивые взрыватели и установить эту бутафорию снова на те же места и в том же порядке, как они были поставлены оккупантами. Но на ящиках незаметно сделать свои отметки, чтобы знать, не разгадана ли захватчиками партизанская хитрость.

Более трех суток Бадаев с товарищами занимались разминированием выходов в Нерубайском, Усатово и других местах. Помимо того, что это было связано с большим риском, товарищам приходилось еще и колесить дорогами подземелий десятки километров, прежде, чем они подбирались к заминированным местам. На поверхности все выходы находятся недалеко один от другого, но внутри шахты иногда нужно пройти километров десять, расчистить дорогу от завалов, пробиваться сквозь штреки, заложенные бутом, ползти, чтобы выйти к выходу, находящемуся рядом с другим на поверхности. Но это не пугало людей. В дежурную то и дело ребята приносили взрывчатку, изъятую из фашистских мин. Бадаев радовался:

— Это же тол! Он так нужен нам!

Зелинский ухмылялся:

— Не пожалели взрывчатки. Видно, не думали, что она снова пойдет на их головы.

— Они обеспечили нас раньше топливом, а теперь снабдили взрывчаткой, — смеялся комсорг Ваня Неизвестный, намекая на дрова, которые мы забрали при расчистке пятого колодца.

— Они думали, что минируют хитро, а мы хитрее их, — складывая тол, заметил Мытников.

Помогая Мытникову, я поинтересовалась: как же оккупанты минировали.

— Выходы они муровали двумя стенами, меж них ставили мину, под камни в разные стороны проволочки, как лапки паука: чуть тронь — взлетишь на воздух, — пояснял мне Дмитрий Юрьевич (настоящее его отчество Георгиевич).