Арнальдо Фраккароли - Россини

Мать, более рассудительная и менее восторженная, чем Вивацца, снисходительно улыбается:

— Не будем преувеличивать.

— Я хочу сказать — самый прославленный среди молодых композиторов. И повторяю: что делают импресарио?

Джоаккино смеётся, глядя, как изумляется отец.

— Я знаю, что они делают, — отвечает он.

— Что же?

— Ухаживают за примадоннами.

Вивацца лукаво смотрит на сына и чешет затылок.

— Это верно, ты прав. А как ты справился со своими певицами?

— Ну что за разговоры! — прерывает мать.

— Ладно, Нина, Джоаккино уже не мальчик. Ещё когда он учился в лицее, говорили о каких-то синьорах Олимпии и Джудитте...

— Глупости, сплетни! — протестует Джоаккино, в котором говорят рыцарские чувства.

— Возможно. Однако поговаривали также, будто контракт в Венеции тебе помогли получить твои поклонницы...

— Перестань же! — полушутя-полусердито требует синьора Нина. — Ты ведь прекрасно знаешь, что Джоаккино обязан контрактом нашим друзьям Моранди и маркизу Кавалли.

— Оставь его, мама. Ты что, не знаешь папу? Он ведь лопнет, если будет молчать. И когда играет тоже. Лопнет, если не даст кикса!

— Что, что? Я — скиксую? Я лопну?

— Да разве ты не понимаешь, Вивацца, что твой сын шутит!

— Никогда нельзя шутить над моими артистическими способностями. Хоть ты и пишешь теперь оперы, но всё равно должен признавать, что я великий музыкант.

— Как бы не так! Но всё равно признаю.

— И то хорошо. А знаешь, Нина, что говорили об отъезде нашего сына в Венецию? Будто эта самая синьора Джудитта (ох, и красивая женщина, я тебе скажу!) сумела уговорить своего мужа-адвоката, чтобы тот разрешил ей поехать совсем одной на два месяца в Венецию навестить мать. Она же, чтобы не ехать совсем одной, попросила её проводить нашего знаменитого маэстро, тогда, правда, ещё не знаменитого, но тоже нуждавшегося в гиде по такому необыкновенному городу, где улицы — это каналы и легко можно оступиться и утонуть.

— Болтун! — восклицает жена, скорее смеясь, чем проявляя недовольство, и удаляется на кухню. Тогда Вивацца подходит к сыну.

— Твоя мать думает, что ты всё ещё ребёнок, но я-то знаю, что ты кумир всех красавиц.

— А что, это плохо?

— Прекрасно, дорогой! Твоё счастье, что это именно так. Чаще бывает наоборот: кружат головы мужчинам, и когда хотя бы одному мужчине удаётся сводить с ума женщин, то это своего рода реванш за всех нас!

Джоаккино улыбается.

— Не я же ищу их. Это они бегают за мной.

— Я всегда говорил, что ты в рубашке родился! — Виваццу распирает любопытство: — Ну скажи правду, эта история с Джудиттой не выдумка?

— Конечно, выдумка! Её зовут Клелия. Одну. А другую — Вирджиния...

Однако никаких новых контрактов не предлагают, как бы ни возмущался этой несправедливостью шумный Вивацца. Немного терпения, будут и контракты!

Тем временем юный маэстро находит работу. Совет болонской академии (какая честь!) поручает ему репетировать и дирижировать концертами на публичных экзаменах. Весной он руководит в академии ещё одним концертом, и его очень хвалят.

— Мой сын — лучший дирижёр! — сообщает всему свету Вивацца.

— Но вы уверяли, что он лучший маэстро композитор.

— Ну и что? Он лучший маэстро композитор и лучший дирижёр!

Люди, хоть и восхищаются очевидными, столь поразительными достоинствами Джоаккино, всё же смеются над восторженностью отца. А тот не обращает на это внимания и продолжает вовсю расхваливать сына. Он знает, что судьбе нужно помогать: многие люди, вообще не имеющие никаких достоинств, пробивают себе дорогу именно так — заставляют без конца говорить о себе. Всегда ведь находится кто-то, кто слушает и верит...

Джоаккино тоже улыбается, видя трогательную заботу любящего отца, но не мешает ему — он убеждён, что вреда от этого не будет. Сам же тем временем занят другим. На одном из концертов в академии он познакомился с молодой, увешанной бриллиантами синьорой, красивой и элегантной, с огромными лукавыми глазами, которая, пока он дирижировал, с искренним интересом смотрела на него. Когда же Россини спустился со сцены в зал, она едва не упала в его объятия, торопясь выразить своё восхищение.

— Вы — чудо! Но почему вам поручают дирижировать оркестром? Вы же так молоды!

— Доверяют.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Восемнадцать? Какая прелесть! В таком случае вы ещё более необыкновенное чудо, чем я думала. И уже написали оперу?

— Я вижу, вам всё известно. Да, написал и поставил оперу в Венеции.

— И она прошла, конечно, с успехом.

— Да, синьорина, с большим успехом. Не будь он таким, я бы не стал говорить об этом.

— Естественно. Дорогой мой, я убеждена, что мы непременно сделаем прекрасную карьеру.

— Мы?

— Да, мы, потому что я хочу быть с вами, хочу помогать вам добиваться успехов, хочу петь в ваших операх! С таким молодым и красивым маэстро это должно быть одно удовольствие.

— Но вы, синьорина...

— Я — Марколини, Мария Марколини [27] Марколини, Мариетта (или Мария) (род. 1780, дата смерти неизвестна) — одна из самых выдающихся певиц своего времени, обладавшая необыкновенной вокальной техникой, юмором и актерским дарованием. На сцене выступала с 1800 по 1820 год. .

— Знаменитая контральто? Какое счастье!

Удивление и радость Джоаккино искренни. Он слышал о Марколини как о самой блистательной надежде оперного театра — дивный голос, огромный талант, пылкий темперамент.

— Вы так молоды! — восклицает он.

— Увы, мне уже не восемнадцать, — смеётся она, показывая изумительные зубы. — Но я и не стара.

— Это видно. И так прекрасна!

— Не шутите.

— Как же я могу шутить по такому серьёзному поводу!

— Значит, я вам нравлюсь?

— Не заставляйте меня краснеть.

— Я спрашиваю об этом потому, что если я вам нравлюсь, значит, вы напишете для меня прекрасные арии в ваших новых операх.

— Пожалуй! Но пока у меня нет контрактов.

— Нет? Не страшно. Я вам немедленно устрою контракт.

— О, синьорина!..

Они так увлечены разговором, что даже не замечают, с каким любопытством наблюдают за ними окружающие, да и как было не смотреть на них — красивая пара: юноша и девушка не могут оторвать глаз друг от друга, словно хотят заглянуть в самую душу.

— Что вы сейчас собираетесь делать?

— Ничего. Когда есть возможность, я всегда счастлив ничего не делать.

— Не хотите ли послушать, как я пою?

— Я не смел попросить вас об этом.

— Тогда пойдёмте со мной. Знаете куда? К импресарио театра Корсо. Он готовит интересный осенний сезон и хочет заключить со мной контракт. Кстати, а почему бы вам не написать для меня новую оперу? Хотите?

— Ещё бы! С удовольствием! Только надо, чтобы прежде это захотел импресарио.