Варвара Головина - Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Редко случается, чтобы перемена царствования не возбудила больших или меньших перемен в участи частных лиц, но перемены, которых ожидали при восшествии императора Павла, внушали всем страх, так как все хорошо знали его характер.

Хотя у Павла были все данные быть великим государем и одним из самых обаятельных людей в империи, но он достигал только того, что возбуждал страх и заставлял всех себя чуждаться. В молодости путешествия, светские удовольствия, масса мелочей, в которых он находил себе удовлетворение, заставляли его забывать неприятную роль, которую он вынужден был играть, благодаря своему ничтожному политическому значению, но, с годами, он начал чувствовать ее сильнее. Павел обладал пылкой душой, умом деятельным, но его характер, от природы впечатлительный и вспыльчивый, вследствие бездеятельности, мало-помалу ожесточился, сделался подозрительным, суровым и мелочным. Павел почти совершенно уединился, проводил только три зимние месяца при дворе своей матери, а остальное время находился в Павловске или в Гатчине, в своих загородных дворцах. Из морских батальонов, которые находились под главным его начальством, как генерал-адмирала, он образовал себе пехоту, которую обучал по прусскому образцу. Во всех местах, находившихся в его ведении, Павел ввел не только среди военных, но даже и при своем дворе, самую суровую дисциплину: опоздание на одну минуту часто наказывалось арестом; большая или меньшая тщательность в прическе мужчин часто служила поводом к их изгнанию или к фавору; к нему нужно было представляться не иначе, как в костюме времен Петра III (de leurs ayeuls). Те, к которым императрица благоволила, не пользовались расположением великого князя: вследствие этого Павла избегали, насколько то допускал его сан. Тогда, впрочем, боялись только вспышек и выговоров, но, при его восшествии на престол, все, у кого не было особенной причины рассчитывать на его милость, ожидали для себя самого худшего, потому что он часто ко многим чувствовал отвращение без всякого видимого повода, но выказывал это лишь при случае, так что такую немилость часто приписывали одному только капризу. Хотя он и выражал по отношению к своей матери, иногда неосновательно, чувство отчуждения, но когда увидал ее распростертую, без движения, то выказал глубокую чувствительность. Однако его несчастный характер обнаружился уже через несколько минут. Первые должности при дворе были замещены новыми лицами, точно по мановению волшебного жезла. Все, что в течение 34 лет делало царствование Екатерины II столь славным, рухнуло безвозвратно. Князь Барятинский, гофмаршал двора, был сослан, как один из виновников революции 1762 г. Граф Алексей Орлов дрожал, как преступник, но опала его ограничилась лишь высылкой его спустя некоторое время.

Посреди ссылок, всякого рода метаморфоз и новых назначений, состоявшихся в то время, случались и смешные эпизоды. Г. Турчанинов был секретарем императрицы Екатерины, которому она поручила наблюдать над зданиями, находившимися в ее личном владении [143] Турчанинов, Петр Иванович, генерал-поручик, управлял конторою строений после И. И. Бецкого, находясь при собственных ее величества делах, р. 1737, ум. 18… . Этот человек, низенького роста, был так гибок и низкопоклонен, что казался оттого вдвое меньше. Когда императрица Екатерина давала ему приказания, гуляя в саду Царского Села, Турчанинов, желая выразить ей почтение, до того сгибался, что ее величество, которая сама была небольшого роста, вынуждена сама была наклоняться для разговора с ним. Говорили, что Турчанинов набивал себе карманы. Я не знаю, правда ли это, но император Павел, при вступлении на престол, выказал к нему нерасположение, которого нельзя было ожидать, так как у него не было с ним ранее никаких столкновений. Государь велел Турчанинову оставить Петербург и никогда не появляться ему на глаза. Турчанинов исполнил это приказание так хорошо, что никто не знал, когда и как он выбыл из города. Никто не видал его ни у одной заставы, никто не знал, куда он отправился, и, с этой минуты, никто в Петербурге не слышал о нем.

Вступив на престол, император Павел совершил несколько актов справедливости и благотворительности. По-видимому, он желал только счастия своей империи: он обещал, что набор рекрутов будет отложен на несколько лет, старался уничтожить злоупотребления, допущенные в последние годы царствования императрицы. Павел выказывал чувства возвышенные и благородные, но он сам повредил себе, стараясь бросить тень на добрую память императрицы, своей матери. Первым действием императора было приказание совершить заупокойную службу в Невской лавре у гробницы своего отца, императора Петра III. Павел присутствовал на ней со всей своей семьей и всем двором и пожелал, чтобы гроб был открыт в его присутствии. В нем нашли только кости, которым император приказал воздать поклонение. Затем Павел дал повеление устроить великолепные похороны и, среди всевозможных церемоний, религиозных и военных, велел перенести гроб во дворец, а сам пешком следовал за ним и заставил графа Алексея Орлова сопровождать его, возложив на него обязанности при этой церемонии. Все это произошло в течение трех недель после кончины императрицы.

За две недели до этого поступка, взволновавшего всех, я назначена была на дежурство к телу моей государыни. Его должны были перенести в тронную залу. Я вошла в залу, находившуюся рядом с дежурной комнатой. Мне было бы невозможно выразить разнообразие моих ощущений и горе, поразившее мою душу. Я искала глазами несколько лиц, на выражении которых сердце мое могло бы отдохнуть. Императрица Мария ходила взад и вперед, отдавала приказания и распоряжалась церемонией.

Смерть имеет нечто торжественное: это поражающая истина, которая должна бы погасить страсти; ее острая коса подкашивает нас; одних подкосила она вчера, других подкосит сегодня или завтра. Это завтра иногда так отдаленно, а иногда так неожиданно!

Я пришла в тронную залу и села у стены, против трона. В трех шагах от меня находился камин, о который оперся камер-лакей Екатерины II; его горе и отчаяние вызвали мои слезы: они облегчили меня.

Все было обтянуто черным: потолок, стены, пол. Блестящий огонь в камине один лишь освещал эту комнату скорби. Кавалергарды, с их красными колетами и серебряными касками, разместились группами, опираясь на свои ружья или отдыхая на стульях. Тяжелое молчание царило повсюду, его нарушали лишь рыдания и вздохи. Некоторое время я стояла у дверей. Подобное зрелище гармонировало с моим душевным настроением. В горе контрасты ужасны: они растравляют нашу скорбь, делают ее более острой. Его горечь смягчается лишь тогда, когда встречаешь что либо похожее на муку, которую сам испытываешь. Минуту спустя, обе половинки двери открылись: появились все придворные чины в самом глубоком трауре, медленно проходили через залу и приблизились к телу почившей императрицы, которая положена была в спальне. Раздавшееся погребальное пение вывело меня из задумчивого состояния, в которое я была погружена при этом зрелище смерти. Увидала я духовенство, светильники, хор и императорскую фамилию, сопровождавшую тело государыни: его несли на великолепных носилках, прикрытых императорской мантией, концы которой поддерживали первые чины двора. Едва увидала я свою царицу, как сильная дрожь овладела мной, выступили на глазах слезы, и рыдания мои перешли в невольные крики. Императорская фамилия стала впереди, меня и в это время, несмотря на торжественность минуты, г. Аракчеев, приближенное лицо, взятое императором из ничтожества и сделавшееся выразителем его мелочной строгости, сильно толкнул меня, сказав, чтоб я замолчала.