Кшиштоф Мейер - Шостакович: Жизнь. Творчество. Время [др. издание]

Новое произведение быстро вошло в репертуар многих симфонических оркестров и знаменитейших дирижеров. В течение полугола один только Леопольд Стоковский продирижировал им более десяти раз. Симфонию везде принимали одинаково — аплодисментам не было конца.

По-видимому, наиболее объективная и верная оценка Пятой симфонии появилась в бостонской газете «Крисчен сайенс монитор». Там можно, в частности, прочесть: «Шостакович звучал по-славянски в гораздо большей степени, чем нам когда-либо приходилось слышать до сих пор. Он, казалось, встал рядом с Мусоргским, Чайковским и Бородиным. Напряженные эмоции пронизывают эту партитуру, особенно первую и третью части. В третьей, медленной части композитор, как и в первой, казалось, особенно сильно ощущает национальные и расовые связи, соединяющие его с предшественниками… Скерцо предстало перед нами как выражение народного веселья и радости, грубоватое в своем юморе, но захватывающее ритмическим блеском. Финал — наименее впечатляющая часть из-за известной примитивности материала. Однако и здесь конструкция прочна, а бурное тематическое построение напоминает о традициях Чайковского» [276] Цит. по: Мартынов И. Цит. соч. С. 50. .

Итак, Пятая симфония — своего рода компромисс, на который пошел Шостакович после нападок на его более ранние сочинения. Однако этот компромисс не дал отрицательного результата. Автор удивительным образом сумел совместить упрощение музыкального языка с сохранением своей яркой индивидуальности. Несомненно одно: в противоположность «Леди Макбет Мценского уезда» или Четвертой симфонии, не говоря уже о самых ранних сочинениях. Пятая симфония не является произведением новаторским. Шостакович провел в ней явный отбор средств, используя их очень экономно, с опорой на традиционные образцы формы. Гротеск, столь типичный для его ранних опусов, можно заметить в Пятой симфонии разве что в нескольких фрагментах первой части и скерцо.

Первая часть выдержана в медленном темпе. Шостакович построил ее в соответствии с общими принципами классической сонатной формы, добавив, однако, драматическую основную тему, которая сопутствует двум другим темам, контрастирующим между собой (пример 16):

При всей традиционности построения, художник создал собственную концепцию драматургического развития, основывающуюся на длительном нарастании напряжения вплоть до мощной кульминации на грани разработки и репризы. Внушает уважение великолепное ощущение законов музыкального развития. Шостакович безошибочно ведет внимание слушателя через экспозицию трех различных тем, показывающую его большое полифоническое мастерство. В свою очередь, разработка изумляет богатством звукового колорита; присоединение все новых и новых инструментов и убыстрение темпа действенно усиливают напряжение, ослабляемое только в коде всей части. В репризе происходит наложение двух тем, каждая из которых при этом имитируется, что в партитуре выглядит сложно, но при прослушивании поражает простотой (пример 17):

С точки зрения экономии средств и мастерства их применения Пятая симфония стоит несравненно выше четырех ее предшественниц.

Большой простотой отличается и скерцо. Так же как в Первой симфонии, оно построено из несложных, дышащих юмором тем. Трехчастная форма подобна традиционной форме классического менуэта и скерцо, но у Шостаковича эта трехчастность является лишь общей схемой: внутри нее умещается целая гамма разнородных тем, музыкальных мыслей и не связанных между собой мотивов, которые делают форму гораздо более сложной и нетрадиционной. За небольшими исключениями, оркестр трактуется как камерный, и композитор использует его колористические достоинства, выдвигая на первый план то те, то другие комбинации инструментов. Особенно интересно звучит сочетание скрипки соло, арфы и виолончелей пиццикато, которые вводят забавную тему трио (пример 18):

Наиболее традиционна третья часть симфонии. Композитор сочинил здесь музыку par excellence постромантическую, обращенную к симфонизму Малера и даже Сибелиуса. Пафос этой части является, несомненно, чем-то новым для Шостаковича, но, к сожалению, некоторые длинноты несколько ослабляют впечатление, которое эта очень красивая музыка производит на слушателя. Финал отчасти продолжает первую часть. Уже в начальных тактах появляется главная тема — мрачная, намеренно грубоватая, но полная внутренней силы. Эта часть сначала катится словно лавина, механическое движение восьмыми подкрепляет впечатление непрестанного развития, обрывающегося только после первой кульминации. Как это часто бывает у Шостаковича, вторая тема (финал содержит несомненные аналогии с сонатной формой) не контрастирует с первой, а ярче выражает настроение предыдущей музыки.

Короткая связка — эпизодическое соло ударных — вводит слушателя в новый, совершенно иной звуковой мир: спокойный, все время выдерживаемый в динамике pianissimo, несколько таинственный. Этот раздел подготавливает репризу и коду, где напряжение снова нарастает вплоть до завершающей кульминации, в которой еще раз появляется главная тема — на этот раз патетически представленная в тональности D-dur. Кода звучит словно дополнительный фрагмент, стилистически не слишком связанный со всей симфонией. Помпезные аккорды, увенчивающие произведение, хотя и выдержаны в мажорной тональности, но звучат душераздирающе и отнюдь не приносят «оптимистической развязки».

В статье, которую Шостакович опубликовал вскоре после премьеры, чтобы на всякий случай защитить свое сочинение от обвинений в пессимизме — качестве, крайне отрицательно расценивавшемся в тогдашней советской музыке, он пишет:

«…Финал симфонии разрешает трагедийно-напряженные моменты первых частей в жизнерадостном, оптимистическом плане» [277] Шостакович Д. Мой творческий ответ // Вечерняя Москва. 1938. 25 января. . Вслед за композитором критики подчеркивали появление наполненного радостью и воодушевлением завершения, и, таким образом, для каждого, кто поддавался внушению идеологической фразеологии, кода симфонии представлялась оптимистическим выходом из трагической атмосферы всего произведения. И только писатель Александр Фадеев позволил себе сделать вывод, явно противоречащий всеобщему мнению: «…конец звучит не как выход (и, тем более, не как торжество или победа), а как наказание или месть кому-то. Страшная сила эмоционального воздействия, но сила трагическая. Вызывает чувства тяжелые» [278] Фадеев А. За тридцать лет: Избранные статьи, речи и письма о литературе. М., 1957. С. 891. .