Николай Палибин - Записки советского адвоката. 20-е – 30-е годы

Увидав надвигающуюся катастрофу, он начал кричать караульщику:

— Поспешай, поспешай, старина, нам некогда тебя дожидаться, а то уедем, не заплативши. Вы, товарищ судья, дайте ему за арбуз, как на базаре, мы, мол, покупатели, а не воры.

Караульщик подошел вплотную, взглянул на арбуз, лежавший в тачанке, оперся грудью на палку и спросил:

— А кто ж вы будете, милые люди, и как с вами этот грех случился?

Однако судья сразу «взял его на басы», всучил ему деньги и приказал, чтобы правление колхоза выслало ему квитанцию в уплате денег.

— А если присвоишь, судить буду.

И тачанка покатила.

Вот этот самый судья в эту же поездку и присудил колхозницу к 10 годам каторги за чеснок с колхозного огорода.

В какой-то момент появились «зеленые» — в зарослях, в камышах, в подсолнухах. Одетые в рванье и вооруженные обрезами, они разводили костры невдалеке от дороги и варили себе пищу. Это были агенты ГПУ, вылавливающие неустойчивый элемент. Населению, впрочем, это было известно. Вместе с тем в станице начались ежедневные грабежи. Они походили один на другой. Как только наступала темнота, какая-нибудь хата подвергалась нападению. Грабители выбивали поленом окно и влезали внутрь. Они накрывали обессилевших от голода хозяев одеялами или каким-нибудь барахлом, обшаривали комнату и забирали все съестное. Вскоре бандитов поймали. Оказалось, что их было семеро, в том числе одна женщина. Судили их через два-три дня. Было это весной 1933 года. Они были настолько истощены, что некоторые не могли сидеть на скамье подсудимых и, лежа на полу, отвечали на вопросы суда не голосом, а каким-то писком. Жертвы их, выступавшие свидетелями, выглядели не лучше. По требованию прокурора суд вынес им за бандитизм расстрел. Но, не дождавшись результатов кассационной жалобы, поданной мною, все приговоренные умерли в тюрьме. Между тем, жалобы рассматривались быстро, так как в Ростов-на-Дону выехала постоянная сессия Верховного Суда для усиления впечатления от выносимых в это время судами приговоров немедленным их исполнением. (Все семеро осужденных были местными жителями и когда-то — честными и трудолюбивыми хлеборобами.)

Обвинение по этому делу поддерживал прокурор Кузнецов. В ту же сессию суда он поддерживал обвинение против группы активистов, красных партизан эпохи гражданской войны, которые с вечера ходили пьяные по станице вместе с местной акушеркой, вымогали самогон и закуску: огурцы, редьку, лук… Один из них во время этой прогулки «изнасиловал» акушерку. И прокурор предъявил всей компании обвинение в «массовых беспорядках», предусмотренных одним из пунктов 58-й статьи. Пункт этот указывал на разрушение толпой железнодорожных путей, погром общественных зданий и т. п. Прокурор насчитал за подсудимыми «массу преступлений» — у одного взяли огурцы, у другого свеклу и т. д. — и подвел их под статью 58 УК, помещенную в главе о контрреволюционных преступлениях. Вместе с ним в качестве общественного обвинителя выступал на суде и начальник политотдела машинно-тракторной станции (МТС). Как правило, эти люди были поставлены органами ГПУ и часто носили форму этой организации.

И вот «представитель государственной власти» — прокурор — и начальник политотдела МТС выступали в суде вместе и придавали делу политический характер, поскольку «массовые беспорядки» происходили во время «подготовки к весенней посевной кампании» и могли, по их мнению, сорвать это государственной важности дело. Суд согласился с ними и вынес смертный приговор.

Были в станице и другие грабежи: уводили ночью у крестьянина корову (кое у кого коровы еще оставались), и семья обрекалась на гибель. Тогда крестьяне стали ставить своих коров на ночь в комнате рядом с постелью.

Время шло, я с трудом уже подымался по трехступенчатому порогу своей квартиры, а надежд впереди не было никаких. Шесть серебряных столовых ложек, один половник и две небольших серебряных ризы с икон — это и был весь мой капитал. Его нужно было отвезти в «Торгсин» и там обменять на хлеб. Отправляюсь в Армавир. На витрине «Торгсина» свиное сало толщиной в две ладони, копченые рыбцы, белая пшеничная мука, сахар, крупы разные, сливочное масло, сыр, шоколад, конфеты, печенье, рыбные консервы, омары, колбасы разных видов и фасонов — все в огромном разнообразии и количестве, как при старом режиме. Во дворе магазина оборванная толпа с исхудалыми лицами зеленого, серого и коричневого цвета. То и дело какого-нибудь упавшего от изнеможения человека вытаскивают и волокут из толпы, обшаривая карманы. Я получил полтора пуда кукурузной муки, оказавшейся горькой, два кило сахара и килограмм постного масла. По ценам старого режима все это едва ли стоило полтора рубля.

В армавирском коллективе защитников меня соблазнили хорошей оплатой и командировками, и я отправился с «агитационной группой» по колхозам для популяризации нового закона о хлебопоставке, запрещающего так называемые «встречные планы». Эта «общественная работа» входила в обязанности коллективов защитников. Кроме того, мне обещали, что меня будут кормить на МТС.

«Агитационная бригада» наша состояла из парторга — молодого армянина, парикмахера с одними тупыми ножницами без бритвы и без машинки, для «обслуживания» колхозников, двух подозрительной профессии девиц-комсомолок, гармониста и юриста (т. е. меня). Мы по вечерам обходили степь, таская с невероятным трудом пудовики грязи на ногах, и останавливались около костров, на которых колхозники после тяжелого трудового дня варили какую-то кукурузную похлебку, пустую, без жиров и мяса.

Для меня это был тяжелый труд. Девицы под гармошку пели, осипшие и охрипшие: «Мы железным конем все поля обойдем…», парикмахер подравнивал кое-кому чересчур длинные волосы, а я брехал про новый закон. Вернувшись со степи, мы получали на квартире кукурузную кашу с подсолнечным маслом и ложились спать на грязной соломе на полу. Очень быстро у меня завелись вши. А хлеба не ели ни мы, ни колхозники.

В эту поездку я видел особенно пострадавшие и положительно вымершие станицы: Прочноокопскую, Дондуковскую и Гиагинскую. По возвращении из поездки парторг дал в газету «Армавирская правда» описание «работы» нашей бригады, которую колхозники встречали с энтузиазмом, благодарили мудрое правительство и лично тов. Сталина за новый закон, обещая выполнить все задания на 100 % и в срок. Но у меня впечатление сложилось иное: мне казалось, что они с удовольствием взяли бы оглобли и с энтузиазмом перебили бы всех нас.

Вернувшись в Армавир, я видел, как на базаре стояла какая-то женщина, ярко нарумяненная, с черными усами и волосами, растущими из ушей и из ноздрей, и держала в руках кошелку, накрытую тряпкой. Люди подходили и заглядывали с любопытством и страхом. Заглянул в кошелку и я: там лежала «человечина», и я ясно увидел исхудавшую, сморщенную женскую грудь с соском.