Василий Головко - Эхо фронтовых радиограмм [Воспоминания защитника Ленинграда]

Многие дни и ночи замороженные трупы куда-то увозили, и мы, курсанты, молча провожали эти рейсы своими взглядами, отрываясь от работы по расчистке проездов от снега и завалов.

Заканчивая описание очень важного для меня периода пребывания в блокадную голодную зиму 1941–1942 годов в Ленинградской военной школе по подготовке радиоспециалистов, я еще должен сказать, что лично для меня это был самый тяжелый период Отечественной войны. На встречах с однополчанами мы редко вспоминаем школу, ибо воспоминания эти очень тяжелые и неприятные.

Знания по радиоделу мы, в основном, получили в начальный период, до декабря 1941 года и ранней весной 1942 года. В это время занятия шли интенсивно, с большой отдачей. Я в декабре 1941 года быстро освоил азбуку Морзе, клепал на ключе как заправский радист. По уровню знаний радистам присваивались три степени: высшая степень — первая, он должен принимать и передавать 18–20 групп в минуту, второй и третьей степени радисты принимают и передают соответственно 16–17 и 14–15 групп. В каждой группе 5 знаков — буквы или цифры — и если умножить 20 на 5, то радист первой степени должен обеспечить прием-передачу 100 знаков в минуту.

Кроме владения техникой приема и передачи на слух радиограмм, радист обязан знать наизусть таблицу сокращенных понятий, принятых в радиообменах. Например, фраза «как меня слышите» передается по радио тремя буквами. И так — несколько десятков сокращенных фраз.

Что касается технических знаний, то за короткое время программа предусматривала изучение общей схемы радиостанции, принцип работы ее, главные узлы, комплектация и т. д. Главное в этих вопросах — радист должен непременно уметь устранять неисправности рации. В боевых условиях это немаловажный факт, ибо выход из строя рации и неумение устранить неисправность грозит потерей связи и потерей бойцов.

В этих записках я мало останавливался на главной задаче школы — подготовке кадров для Красной Армии. Но, думаю, нет необходимости подробно описывать этот однообразный и скучный процесс.

Главные впечатления, которые я пытался воскресить в памяти, это страшные события первой блокадной зимы Ленинграда, 23 февраля 1942 года мне исполнилось 19 лет. Конечно, я не помню этот день, но многие моменты врезались о память, Мрачный город, без света, воды и канализации, одинокие фигуры, закутанные во всякое тряпье и бредущие по городу. Кто-то тянет за собой детские санки, а в санках завернутый в простынь или просто полуголый труп. Куда он тащит этот труп — конечно не на кладбище, ибо кладбище далеко, туда не дойти. Скорее всего он оставит труп в ближайшем переулке. Трупы, трупы, трупы — вот что запомнилось от тех дней. Они валялись везде. Ужас… И неистребимое желание поесть. Трудно, очень трудно передать ощущение голода, когда мозг сверлит только одна мысль — еда. При этом ты находишься в замкнутом пространстве блокадного города, где добыть пищу невозможно никакими путями, обладай ты даже семью пядями во лбу. Как загнанный с клетку зверь, оставленный без пищи!

Не помню в какое только время, но весной 1942 года горожанам и войскам прибавили паек, мы стали получать немного больше пищи, главное — качество хлеба заметно улучшилось. Однако истощение достигло такой силы, что дистрофию первой степени не скоро предстояло осилить. Потребовались еще годы, когда я уже и Эстонии впервые почувствовал, что, наконец, наелся. До этого же сколько бы и какое количество пищи ни потреблял, есть все равно хотелось. Живот выпучен, как барабан, казалось, лопнет от еды, а есть все равно хочется!

Я уже писал, что заключительные дни учебы в школе выпали работой в приближенных к боевым условиям в Левашово, Здесь я окончательно сформировался как специалист-радист, а это формирование было основано желанием быстрее попасть на передовую, где питание, в этом я был уверен, будет достаточным, чтобы насытиться. Я давно заметил, что когда очень хочется, то желания сбываются. Вскорости был произведен отбор нескольких курсантов для отправки на формирование новой части. Прощай, школа!

В число уходящих со школы попали: Леша Чапко, Женя Курнаков, Исай Дронзин, Женя Яковлев, Саша Григорьев, Николай Астафьев и еще несколько человек, фамилии не помню. За нами в школу прибыл лейтенант Борисов, он построил нас и пешим строем повел по улицам Ленинграда на Рузовскую улицу, что у Витебского вокзала. Там шло формирование части. Здесь мы пробыли несколько дней, а затем сформированная 145 отдельная рота связи двинулась к месту своей дислокации в село Рыбацкое. Шли повзводно. Наш радиовзвод возглавлял лейтенант Борисов, недавний выпускник военного училища, чистый «академист», подтянутый, стройный интеллигент. Он старался вести нас четким строем, но за блокадную зиму в школе строевой выправке мы мало были обучены, поэтому для нас несколько странным было желание Борисова с самого начала формирования части соблюдать военный ритуал. Училище он закончил не в Ленинграде, тяготы блокады ему были известны довольно смутно, вел он себя строгим командиром.

Через несколько часов ходьбы мы добрались до Рыбацкого. здесь начиналась самостоятельная жизнь нашей 145 ОPC. Хозяйство отдельной части — сложное дело, тем более на первых порах, когда идет притирка всех составляющих ее деталей. Прежде всего надо было составить точные списки личного состава роты. Начались поиски писарей. Желающих оказалось достаточно, а писать нечем — не было ни чернил, ни ручек (шариковых в то время не было). В этой суматохе выходит еврей Альтшуль с ручкой (перьевой) и бутылкой чернил. Вот ведь забавно! Человек предусмотрел все для того, чтобы быть писарем роты. И Альтшуль стал им, писарем в роте и закончил войну. Орудия своего производства он бережно хранил и пронес с собой через весь город — перьевая ручка (ученическая) и пузырек чернил определили его судьбу в этой войне.

Таким, примерно, способом выявлялись и другие специалисты. Поваром роты стал Пашка, работавший на гражданке где-то в столовой города. Пашка тоже закончил войну поваром в роте. Назначались ездовые, экспедиторы, плотники — заполнялись все специальности, нужные для жизнедеятельности отдельной, самостоятельной части.

Мы, как специалисты-радисты, были сразу оставлены в радиовзводе. Рота состояла из более десятка взводов — линейного, радиовзвода, посыльного, Бодо, хозвзвода и т. п. Командиром роты был старший лейтенант Горбачев. Рота имела всю необходимую технику и оружие. Предназначалась она для обслуживания всеми видами связи 14-го укрепленного района Ленинградского фронта (14 УР).

Некоторое время назад я побывал в Рыбацком. Совершенно не узнать этого поселка. Сейчас здесь возведены жилые массивы из современных кирпичных и панельных домов, построены заводы, в том числе огромный завод алюминиевых конструкций, завод железобетонных изделий, крупная металлобаза Ленглавснаба, где я провел реконструкцию почти всех объектов будучи в 1974–1986 годах заместителем начальника Ленглавснаба.