Василий Головко - Эхо фронтовых радиограмм [Воспоминания защитника Ленинграда]

Пашка-повар понимал, что двойные порции для одного бойца — многовато и стал «химичить»: суп наливал примерно полторы порции, то же проделывал и со вторым. Но и я был не лыком шитый. Обзавелся двумя плоскими котелками и с ними заявился к Пашке:

— Наливай порции раздельно, — сказал ему.

Пашка почесал за ухом, но стал выдавать двойной паек в полном размере. Так был решен главный для солдата вопрос.

Готовилась демобилизация старших возрастов. В этой связи пришел приказ часть имущества сдать на армейские склады. Так получилось, что первый рейс с таким имуществом поручили проделать мне. Ранним утром погрузили аккумуляторы, катушки проводов, телефонные аппараты и прочее, и мы с водителем двинулись в Таллин. Но сдать имущество на склад оказалось не так просто, Приемщики придирчиво осматривали каждую вещь и только после этого допускали в склад. В неважном состоянии оказались аккумуляторы, их не принимали, и я принял решение: водителя отослать в часть и просил прислать человека мне на помощь. На второй день приехал Леша Чапко, и мы вместе промыли аккумуляторы, привели их в порядок.

Командованию понравилась моя работа и меня стали посылать сдавать имущество постоянно. На этом деле проявились первые мои организаторские способности. Я метался по складам, разрубал разные бюрократические закорючки и успешно сбывал со своих рук порученное мне имущество.

Одновременно полным ходом шла подготовка старших возрастов к демобилизации. Готовились документы, шла сдача оружия, выдавались выходные пособия. Роту готовилась покинуть большая половина ее состава. Кем-то было принято решение устроить прощальный ужин с выпивкой положенных ста грамм.

Однако это мероприятие закончилось чуть ли не трагедией. Как водится у русских, участники прощального вечера перебрали спиртного, и началась массовая драка, всю ночь шло выяснение отношений.

Так как в радиовзводе была в основном молодежь, то мы в этой пьянке не участвовали. Ночью, когда спали, к нам в помещение влетел помкомвзвода младший лейтенант Северов. Мы знали с вечера, что в лесу идет драка и не стали в нее вмешиваться. Тут же Северов во весь голос скомандовал:

— Радисты, в ружье!

Видя, что и сам Северов под хмельком, Женя Яковлев из-под одеяла ответил:

— Силов нет, слабая кормежка, не сможем воевать с пьяными!

Северов еще что-то прокричал, пригрозил всех наказать и, видя, что никто не собирается вставать с постели, удалился.

Утром можно было наблюдать «славную» картину. Наш шофер с автомашины, где была смонтирована мощная рация, явился с разбитым бутылкой лбом, заклеенным крест-накрест пластырем. Гимнастерка разорвана и ни одной награды на груди. Кстати, на ужин все ветераны принарядились, подшили белые воротнички, до блеска начистили награды. И вот теперь все они бродили по лесу с опущенными головами, сосредоточенными глазами — искали свои награды. Кое-кто ползал на коленках или четвереньках. Нашему веселью не было границ, мы от души хохотали и издевались над горе-«фолькштурмом» (так мы называли «стариков»). Почти у всех были разбиты лица, порвана одежда, потеряны ордена и медали. Все-таки поиски дали результаты, и большинство нашли свои награды в лесу.

На ужине присутствовало и начальство из укрепрайона, но когда началась драка, оно быстро смоталось на легковых автомобилях, оставив ротных офицеров расхлебывать заварившуюся кашу.

О нашем непослушании команде «в ружье», конечно, никто не напоминал. И офицеры и «отвальные» бойцы несколько дней ходили словно провинившиеся дети, и нам было любопытно смотреть на них.

Схема демобилизации была следующей. Ленинградцев предстояло отправить отдельно, через Таллин в Ленинград. Всех остальных собирали в запасном полку, расположенном в глубине Эстонии, а оттуда формировали эшелоны по областям, т. е. по месту призыва.

Несколько раз меня направляли сопровождать демобилизованных в запасной полк. Работа эта была довольно интересная и я с удовольствием ее выполнял. С очередной партией демобилизованных уехала и Валя. Был летний, солнечный день, стояла жара, колосились поля. Мы прибыли на автомашинах в полк, и у меня оставалось много времени до обратного пути. Мы долго с Валей гуляли по полям, говорили о жизни, о наших отношениях. Забрались в высокую рожь, разделись и загорали под солнцем, стоявшем в зените. Трогательно распрощались, и я отбыл в часть.

Валя в запасном полку находилась долго, в ее область никак не могли сформировать эшелон, и я еще два или три раза встречался с нею при сопровождении очередной партии демобилизованных. Последнее посещение было рискованным. Демобилизованные были все отправлены, поэтому навестить Валю можно было, нарушив дисциплину.

Наш ротный фельдшер Шувалов при серьезных заболеваниях возил бойцов в гарнизонный госпиталь, в Таллин. И вот я прикинулся, что у меня заболел зуб. При очередной поездке в Таллин Шувалов захватил и меня. Утром команда из 6 человек прибыла в Таллин, я незаметно смотался, избегая патруля, перебрался пешком по городу на другой вокзал и на товарном поезде, в тамбуре, направился в запасной полк к Валентине. Около запасного полка на ходу поезда спрыгнул, поезда тогда ходили не шибко быстро, и через несколько минут был в объятиях Вали.

К концу дня, так же на товарняке, добрался до Таллина, перебрался на вокзал в сторону Пярну и стал поджидать Шувалова с его командой. Вскоре они прибыли на вокзал, я объяснил, что случайно отстал от своей команды, был задержан патрулем, а затем, после проверки документов и моего объяснения — отпущен. И вот я на вокзале, жду вас, т. е. Шувалова.

В начале войны немцы оккупировали мою родину Белоруссию, и все мои родственники: мать, бабушка, дед, два брата и две сестры остались в м. Василевичи. Всю войну я думал о них, надеялся, что они живы.

При наступлении наших войск ежедневно следил по сводкам Информбюро продвижение в направлении Гомель — Речица. И как только появилось сообщение об освобождении Василевичей, я стал беспрерывно писать солдатские письма- треугольники своим родным. Через некоторое время получил письмо от матери: все живы-здоровы! У меня как гора с плеч — на душе стало радостно! Да и дома, видимо, радости было много. Родственники хорошо знали положение в Ленинграде и считали меня погибшим. Первое письмо, конечно, вызвало неподдельную радость.

Чувствуя, что до демобилизации мне еще далеко, я стал прощупывать почву об отпуске. К моей радости, хлопоты вскоре увенчались успехом и мне был предоставлен отпуск для поездки в Белоруссию. Радости не было границ. Последний раз я видел родных в 1940 году, когда приезжал на летние каникулы после окончания второго курса Ленинградского строительного техникума. И вот теперь, летом 1945 года, предстояла встреча после многих лет разлуки и военного лихолетья.