Десмонд Сьюард - Семья Наполеона

Нельзя сказать, что Наполеон был неряшлив или подозрителен, но язык его стал груб, зачастую до неприличия, и, как он ни старался, ему так и не удалось до конца расстаться с этой привычкой. Он был теперь неспособен говорить вежливо, не говоря уже о том, чтобы галантно обращаться с женщиной, и по привычке частенько ошарашивал первую даму такими нескромными вопросами, как будто она была обыкновенной полковой шлюхой.

В клане Буонапарте все до единого были якобинцами до мозга костей. Они разделяли экстремистские воззрения и приобрели замашки санкюлотов из-за своих честолюбивых надежд выйти в люди и наивной веры, что ветер так и останется дуть в прежнем направлении. Короче говоря, они были чистейшей воды оппортунисты. Теперь же, возглавляемые братом, признанным семейным гением, они ринулись в новую политику, которая, хотя внешне и оставалась революционной, тем не менее была теперь антиякобинской. И все, чего хотел Буонапарте, — это пробиться на «верх общества»

Осенью 1795 года карьера Наполеона неожиданно начала свой стремительный взлет. До сих пор его отношения с семьей основывались на равенстве, взаимной поддержке, почти на партнерстве. Теперь же он входил в роль верховного покровителя. С этого времени и вплоть до создания в 1804 году наполеоновской империи все другие члены семейства Буонапарте были обязаны посвящать всю свою энергию приумножению богатства и вхождению в новое французское общество — наиболее алчное и сребролюбивое на всем Западе со времени Римской Империи.

Генерал Буонапарте имел пять футов и шесть с половиной дюймов росту и лет до тридцати был болезненно тощим. По моде тех дней он носил прическу в виде «ушей спаниеля» (ровно обрезанные над ушами и ниспадающие до плеч волосы), что придавало ему несколько несуразный вид.

Однако не было ничего несуразного в его глубоко посаженных серых глазах, больших и горящих особым лихорадочным блеском, хотя и несколько мрачноватых. Эти глаза могли очаровывать или же повергать в ужас. Одна из женщин, знавших его в 1795 году, многие годы спустя призналась Стендалю: «Если бы он не был так болезненно худосочен, то любой сразу бы признал, что черты его лица были на редкость правильными. А линия рта в особенности была полна притягательности».

По мере роста своего успеха и становясь старше, Жозеф и Жером пытались подчеркнуть их внешнее сходство с братом. Однако ни тому, ни другому ни в малейшей степени не удавалось передать исходящее от их брата могущество.

В августе 1795 года Конвент принял новую французскую конституцию. Исполнительная власть передавалась в руки Директории во главе с пятью директорами (все — цареубийцы), которые руководствовались наставлениями верхней и нижней палат — Совета Старейшин и Совета Пятисот. Две трети членов Конвента оставались членами обеих палат без всякого переизбрания. К этому времени большинство французов были по горло сыты революцией и желали возвращения монархии. Видя, что их надеждам на избрание своих представителей просто не сбыться, они попытались взять силой. В начале октября не менее 20 тысяч роялистов из числа национальной гвардии в Париже контролировали уже значительную часть столицы и готовились идти штурмом на правительственную резиденцию в Тюильри. Возникла реальная угроза белого террора. Республиканская армия была деморализована, в ней царил разброд и мятежные настроения, а директоры осознавали, что рассчитывать на ее поддержку им особенно не приходится. Отчаявшись, они 4 октября назначили Первого директора, гражданина Барраса, в качестве командующего внутренними войсками.

Баррас тотчас выпустил из тюрем и вооружил несколько сотен экстремистов — «гильотинщиков», а также начал поиски офицеров-якобинцев, арестовав при этом генерала Мену за то, что тот вступил в переговоры с бунтовщиками-подстрекателями.

Комитету общественного спасения Баррас заявил следующее: «У меня имеется нужный вам человек — невысокого роста офицер, корсиканец».

Но Буонапарте никак не могли отыскать ни в квартире, ни в кафе или харчевнях, куда он частенько хаживал, и в Баррасе закралось подозрение, что его протеже, по-видимому, втихомолку ведет переговоры с другой стороной. Но как только Наполеона нашли, Баррас подтвердил свою лояльность тем, что назначил корсиканца своим заместителем.

Это случилось в девять часов вечера 13 вандемьера (5 октября). Наполеон, не имея сам ни единой пушки, знал, что артиллерия национальной гвардии сосредоточена на Пляс де Саблон и ее охраняют всего лишь каких-то пятнадцать человек. Он отдал приказ ближайшему подразделению кавалерии захватить сорок пушек и привезти их к стенам Тюильри, что те незаметно и сделали, руководимые майором Иоахимом Мюратом. В результате, когда мятежники в четыре утра начали наступление, их тотчас смели с улиц залпы шрапнели.

Когда же они укрылись в церкви Сен Рок, правительственные войска ринулись за ними вслед со штыками наголо. Сражение завершилось к концу дня. Сотни мятежников пали в уличных боях, среди них находилось немало знаменитых боевиков-роялистов.

На следующий день, в два часа, генерал Буонапарте, под которым во время уличного сражения пала лошадь, писал Жозефу, что в столице все спокойно. «Как всегда, пули миновали меня».

Баррас был настолько ошеломлен происшедшим, что в течение трех недель повысил Наполеона до дивизионного генерала, затем до полного генерала и главнокомандующего внутренними войсками. Говорят, будто Директор заявил своим коллегам; «Повысьте в чине этого человека, или же он сам повысит себя без вас».

Наполеону было тогда двадцать шесть лет. Теперь у него имелось вдоволь денег, ведь в дополнение к жалованью он получил щедрое вознаграждение от директоров. Буонапарте переехал из убогой квартирки в Марэ прямиком в великолепный городской особняк, разъезжал в дорогой карете и начал понемногу забывать старых друзей.

В конце ноября Наполеон послал матери 60 тысяч франков и написал Жозефу, что «наша семья не будет ни в чем нуждаться». Он переселил мать и своих сестер с жалкого марсельского чердака в великолепную квартиру лучшего дома на той же улице. Кроме того, он дал Жозефу денег, чтобы тот вложил их в дело к генуэзцам.