Десмонд Сьюард - Семья Наполеона

К этому времени у себя в Нидерландах король Луи был способен писать лишь привязанным к его запястью пером. Его терзали опасения, как бы голландский климат не ухудшил его и без того шаткое здоровье. Он лишь потому согласился принять сей высокий титул, что Наполеон убедил его: лучше скончаться на троне, нежели жить простым нищим. Как ни странно, новоявленному королю даже сопутствовал успех, и он сумел привлечь на свою сторону достаточное количество голландцев. Вот что пишет по этому поводу один из самых осведомленных историков империи Жак Тюлар: «Великолепный правитель, он близко к сердцу принял нужды государства, переживавшего тяжелые времена вследствие континентальной блокады; с этих самых пор разногласия с братом не заставили себя долго ждать». Голландцы находились под пятой Франции вот уже более десяти лет и потому были рады получить собственного короля, причем такого, который, едва успев обосноваться в Гааге, начал брать уроки их языка у драматурга Бильдердийка. Точно так же, как и Жозеф в Неаполе, Луи обзавелся пышным и дорогостоящим двором, набрав себе лейб-гвардию и основав не один, а целых два рыцарских ордена. Кроме того, он ввел в голландском флоте звание маршала, так же, как и в армии. Его личная охрана состояла исключительно из голландцев, и он почти не привез с собой советников или других прихлебателей из Франции, стараясь тем самым подчеркнуть близость к голландцам, которые уже начали называть его не иначе как «добрый король Луи», к великому неудовольствию императора. Вскоре стало ясно, что Луи не намерен оставаться послушным орудием политики Наполеона. Ему не было позволено основать новую голландскую знать — а flie de grandeur, типичный для всего клана каприз, но зато он сумел убедить императора вывести из страны несколько французских гарнизонов к великой радости тех, у кого они были размещены на постое. Истинную же любовь ему принесла отмена смертных приговоров. Но все же потребовалось еще продолжительное время, чтобы он действительно ощутил себя правителем.

Действительно, вначале Луи смотрелся лишь пародией на короля, как дома, так и за границей Подобно Жозефу, он выпрашивал денег и слышал в ответ, что должен выискивать их из собственных ресурсов. Королева Гортензия, которая поначалу плакала, узнав о своей новой участи, тем не менее произвела вполне благоприятное впечатление, особенно на торговцев бриллиантами в Амстердаме, где она истратила на приобретение «камешков» 200 тысяч франков. Но, увы, король слишком быстро поддался меланхолии и уже через месяц укатил из Голландии на один из своих излюбленных курортов. Его неприязнь к супруге росла с каждым днем. Возвратился он только в сентябре, после триумфа его брата у Йены, и с большим опозданием начал вторжение в Гессен и Восточную Фризию. И где бы он ни проходил, везде вместо французского поднимал голландский флаг. Единственным сражением в течение всей «кампании» стала стычка его кавалерии с отдельными прусскими отрядами. Наполеон в гневе слал ему все новые депеши, пеняя за то, что Луи самостоятельно вступает с неприятелем в переговоры, захватывает в собственные владения земли на правом берегу Рейна и не подчиняется приказам. Когда ему было велено оккупировать Ганновер (и тем заслужить некое признание брата), Луи ответил, что не рискует наступать, не имея подкрепления. В действительности все, что стояло на пути между ним и беззащитным Ганновером, — это допотопный форт с символическим гарнизоном. Возмущенный император приказал Луи передать командование маршалу Мортье, а самому отправляться восвояси. Тем не менее Наполеон сделал все, что мог, чтобы обелить брата, объявив, что лишь слабое здоровье вынудило Луи вернуться в свое королевство. Тем же самым приказом Восточная Фризия присоединялась к его владениям в качестве награды за героическую службу.

В августе 1807 года Жером, принц с 1806 года, был объявлен королем Вестфалии, вновь созданного государства. Это было во всех отношениях искусственное государственное объединение, включавшее в себя такие бывшие территории, как Гессен, Брауншвейг, Нассау вместе с прусскими землями к западу от Эльбы и часть Ганновера. Новоявленный король не прилагал больших усилий, чтобы заслужить корону. После долгих странствований по свету, во время которых он снова посетил Карибское море (но не Балтимор, несмотря на льстивые письма Элизе). Он формально пребывал на службе, хотя и не проявлял особого рвения, в качестве командующего корпусом против русских и пруссаков. (Дороги в его тылу были забиты повозками с его личным багажом и каретами с его прихлебателями). Он не стал заезжать в свою новую столицу Кассель, чтобы там взять в руки бразды правления новым королевством, и только изредка показывался там, оставаясь в Париже, где предавался затянувшимся празднествам по поводу своего второго бракосочетания. Французское духовенство, разжиревшее на подачках двора, объявило его первый брак недействительным, и, став монархом, Жером в течение месяца женился на протестантке, принцессе Вюртембергской. Екатерина Вюртембергская была дочерью короля Фридриха. Это была весьма разумная и начитанная, с приятным лицом, но чрезмерно пухлая блондинка, красневшая, как только с ней кто-нибудь заговаривал. Сначала она отказывалась выйти за него замуж, но как только это произошло, тотчас без ума влюбилась в него и начала, как и все остальные члены семейства, звать его не иначе как Фифи. С самого начала Жером держался с ней довольно грубо. Очевидец событий мадам де Ремюза рассказывает, что он напропалую флиртовал с хорошенькой принцессой Стефанией Наполеоне Баденской (некогда Богарне). «В Фонтенбло принцесса Екатерина, уже излишне пышнотелая, не участвовала в танцах, а сидя у стены, печально наблюдала веселье двух других молодых особ, которые кружились в танце у нее перед глазами, не задумываясь о ее чувствах. Наконец, однажды вечером посредине бала мы неожиданно заметили, как королева Вестфалии побледнела, разрыдалась и прямо в кресле упала в обморок». Рассерженный император отправил брата на время в Булонь, чтобы тот поостыл там немного.

Жером был рад покинуть Париж в конце 1807 года по ряду причин. Перед отъездом он просил императора оплатить его долги, которые к этому времени достигли только во Франции почти двух миллионов франков. Будучи главой королевского двора Вестфалии, он собрал вокруг себя всех своих старых дружков, что служили с ним еще во французском флоте, причем лейтенант Мейронне получил пост главного камергера. В декабре двадцатилетний король под радостные возгласы жителей Касселя вступил в столицу своего королевства, правда, население еще не успело по достоинству оценить своего монарха. В королевском дворце Наполеонсхоэ, в бывшем Вильгельмсхоэ, жалком подобии Версаля, построенном еще курфюрстами кассельскими, началась бесконечная череда шумных вечеринок: бал за балом, банкет за банкетом. «Иеронимус Наполео» (как он теперь именовал себя на монетах) вскоре угодил в финансовые тиски и уже спустя три недели писал брату, что желает занять у него денег. Свою просьбу он объяснял тем, что для него «болезненно» снова и снова выставлять за порог назойливых кредиторов. Наполеон не проявил ровно никакого сочувствия, к счастью, один сердобольный кассельский банкир, некий герр Якобсон, понял, что ему надо, и выдал искомую сумму под чудовищные проценты. Полностью игнорируя наставления брата, Жером набрал себе лейб-гвардию исключительно из немцев. Однако в качестве госсекретаря он взял себе молодого француза, своего собутыльника Александра Ле Камю, которого возвел в титул графа фон Фюрстенштейна, несомненно, для того, чтобы ублажить чувствительных немцев. Вскоре король Жером начал служить поводом бесчисленных скандалов. У себя в Наполеонсхоэ он поселил снискавших дурную репутацию «актрис», не говоря уже о том, что имел бесчисленные романы с придворными дамами. Госсекретаря он отправил с поручением в Балтимор, чтобы тот уломал Патерсонов доверить ему воспитание сына. Жерому хотелось, чтобы его сын воспитывался в Европе, «как и подобает его положению». Ле Камю вернулся назад с письмом от Бетси и еще одним, от трехлетнего Жерома-Наполеона. Его первая жена писала о том, что в тайне от всех ведет переговоры напрямую с императором, прося его дозволения приехать во Францию. Она рассчитывала получить титул и денежную компенсацию, чтобы дать сыну образование. В письме маленького Жерома-Наполеона, якобы написанном отцу, говорилось, что он ни за что не оставит маму и не «станет разбивать ее сердце». Король написал ответ, в котором утверждал, будто Элиза и Жером занимают в его сердце такое место, что никакие земные силы или политические соображения не способны отнять их у него, но обращаться к брату — пустая затея.