Шерил Стрэйд - Дикая. Опасное путешествие как способ обрести себя [litres]

– Я хотела бы объяснить вам природу благотворительного вклада вашей матери, – проговорила женщина, взявшая трубку, терпеливым и утешающим голосом, который напомнил мне всех психотерапевтов, волонтеров из больницы, медсестер, врачей и сотрудников похоронного бюро, которые общались со мной в те недели, пока моя мама умирала, и в несколько дней после ее смерти. Голосом, полным намеренного, почти избыточного сострадания, который также говорил мне о том, что во всей своей скорби я осталась совершенно одна. – Дело в том, что трансплантирован был не весь глаз целиком, – объясняла женщина, – но только роговица, которая…

– Я знаю, что такое роговица! – рявкнула я. – И все равно я хочу знать, кто этот человек. Увидеться с ним, если это возможно. Думаю, вы мне это должны.

Я повесила трубку, переполненная скорбью. Но крохотное ядрышко разума и логики, которое по-прежнему жило внутри меня, понимало, что эта женщина права. Моей матери больше нет. Ее голубых глаз больше нет. Я никогда не увижу их снова.

Когда костерок из страниц догорел и я встала, чтобы вернуться в палатку, с востока до меня донесся тонкий лай и вой – там бежала стая койотов. Я столько раз слышала эти звуки в северной Миннесоте, что они меня не пугали. Они напоминали мне о доме. Я вгляделась в небо, чудесное, сплошь покрытое звездами, очень яркими на темном фоне. Поежилась, подумала о том, как мне повезло, что я здесь, чувствуя, что ночь слишком прекрасна, чтобы сразу возвращаться в палатку. Где буду я через месяц? Казалось невероятным, что я уже не буду на маршруте, но это было правдой. Вероятней всего, я буду в Портленде, если и не по какой-то иной причине, то хотя бы по той, что у меня нет денег на квартиру. После Эшленда у меня еще оставалось немного денег, но к тому времени, как я доберусь до Моста Богов, от них не останется ничего.

Мысль о Портленде не покидала меня все ближайшие дни, пока я шла через заповедник в Орегонскую пустыню – высокогорную пыльную плоскую равнину, поросшую широкохвойными соснами. Она, говорилось в моем путеводителе, была сплошь покрыта озерами и ручьями, пока их не похоронили под собой тонны магмы и пепла из вулкана Мазама. Было раннее субботнее утро, когда я добралась до национального парка Кратерного озера. Но самого озера не было видно. Я пришла в палаточный городок, расположенный в 11 километрах к югу от его берега.

Этот палаточный городок был не просто палаточным городком. То был великолепный туристический комплекс, который включал парковку, магазин, мотель, небольшую автоматическую прачечную. А еще примерно три сотни людей, которые ставили на полную громкость радио, хлебали прохладительные напитки из гигантских бумажных стаканов с соломинками и хрустели чипсами из огромных пакетов. Это зрелище одновременно захватывало и вызвало отвращение. Если бы я не знала этого на собственном опыте, я бы не поверила, что могу отойти на полкилометра в любом направлении – и оказаться в совершенно ином мире. Я остановилась там на ночь, блаженно приняла душ в местной бане, а на следующее утро продолжила свой путь к Кратерному озеру.

Неровный круг озера простирался подо мной огромным мазком невыразимо чистого ультрамаринового голубого цвета.

В моем путеводителе все было сказано верно: при первом взгляде на него я глазам своим не поверила. Поверхность воды находилась на 275 метров ниже того места, где я стояла на каменистой кромке бывшего вулкана, вознесшегося к небу на 2164 метра. Неровный круг озера простирался подо мной огромным мазком невыразимо чистого ультрамаринового голубого цвета. Поперечная ширина озера составляла приблизительно 9,5 километра, и его голубую поверхность нарушала лишь вершина маленького вулкана, Колдовского острова. Она выступала на 244 метра над водой, сформировав конический островок, на котором росли искривленные сосны Бальфура. Волнистая кромка, окружавшая озеро, в основном голая, тоже местами была покрыта этими соснами, фон которым создавали далекие горы.

– Это озеро такое глубокое и чистое, что поглощает все цвета видимого спектра, кроме голубого, и отражает нам эту чистую голубизну, – сказала незнакомка, стоявшая рядом со мной, отвечая на вопрос, который я едва не выкрикнула вслух в изумлении.

– Спасибо, – сказала я ей. Да, то, что озеро настолько глубоко и чисто, что поглощает все краски видимого спектра, кроме голубого, казалось абсолютно разумным и научным объяснением. Но все же было еще что-то, что нельзя было объяснить ничем. Племя кламат по-прежнему считает это озеро священным местом, и я понимаю, почему. У меня и в мыслях не было отнестись к их верованиям скептически. И неважно, что со всех сторон меня окружали туристы, щелкавшие фотоаппаратами и медленно ехавшие по кругу в своих машинах. Я чувствовала силу этого озера. Посреди великой равнины оно казалось настоящим потрясением: отчужденное и одинокое, словно всегда существовало и всегда будет существовать, поглощая все краски видимого спектра, кроме голубого.

Я подумала о том, что если бы не прервала беременность, о которой узнала в вечер накануне того, как решила отправиться на МТХ, то примерно в это время родила бы ребенка.

Я сделала несколько фотографий и пошла вдоль кромки озера рядом с горсткой зданий, которые были выстроены для размещения туристов. У меня не было иного выбора, кроме как провести здесь день, поскольку я пришла в воскресенье, и почтовое отделение парка было закрыто. До завтрашнего дня я не могла получить свою посылку. Сияло солнце, снова стало тепло. Я подумала о том, что если бы не прервала беременность, о которой узнала в комнате мотеля в Су-Фоллс в вечер накануне того, как решила отправиться на МТХ, то примерно в это время родила бы ребенка. Это должно было случиться в неделю, предшествовавшую дню рождения мамы. Сокрушительное совпадение этих дат в тот момент было подобно удару под дых, но оно не поколебало мою решимость прервать беременность. Только заставило меня умолять вселенную дать мне еще один шанс. Позволить мне стать той, кем я должна была стать, прежде чем стану матерью, – женщиной, чья жизнь в корне отличается от жизни, которой жила моя мать.

Какую бы любовь и обожание я ни испытывала к своей матери, все свое детство я провела, планируя не становиться ею. Я знала, почему она вышла замуж за моего отца в девятнадцать лет, беременная и только самую чуточку влюбленная. Это была одна из тех историй, которые я заставляла ее рассказывать, расспрашивая и снова расспрашивая, и она качала головой и отвечала: «Зачем ты хочешь это знать?» Но я просила так настойчиво, что она наконец сдавалась. Узнав, что беременна, она раздумывала над двумя вариантами выбора: сделать нелегальный аборт в Денвере либо прятаться в течение всей беременности в отдаленном городке, а затем передать мою сестру своей матери, которая предложила воспитать малышку как собственного ребенка. Но мама не сделала ни того, ни другого. Она решила родить ребенка, поэтому и вышла замуж за моего отца. Она стала матерью Карен, потом моей, а потом матерью Лейфа.