Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

31 января. Отправился в «Колониальный дом» и в самой умеренной, насколько это позволяли обстоятельства, тональности поставил сэра Хадсона Лоу в известность о послании Наполеона. Его превосходительство ответил, что ему безразлично, какие именно жалобы генерал Бонапарт отправил в Англию, и что он уже сам послал свои замечания к имеющимся ограничениям. Он не возражает, чтобы адмирал был принят Наполеоном для обсуждения известного вопроса, но что он (губернатор) ожидает, что адмирал сначала придёт к нему и решит с ним возникшую проблему. Я напомнил губернатору, что сэр Пультни Малькольм, конечно, не примет на себя обязательство стать посредником до тех пор, пока он сначала не переговорит об этом с ним (с сэром Хадсоном) и не получит от него соответствующие санкции. Я подсказал губернатору, что ещё в самом первом предложении, которое было сделано в отношении посредничества адмирала, было оговорено, что это посредничество должно быть санкционировано губернатором. Сэр Хадсон Лоу отрицал, что такая оговорка имела место. Я попросил губернатора проверить моё заявление, сверившись с моим письмом по данному вопросу. Когда принесли моё письмо, сэр Хадсон Лоу, прочитав его, с недовольным видом признал, что я был прав. Я затем напомнил губернатору, что он также сказал, когда его ознакомили с предложением, что он сам переговорит с адмиралом об этом предложении до того, как адмирал предпримет какие-либо шаги для организации посредничества между ним и Наполеоном.

Сначала губернатор отрицал и это моё заявление, но после продолжительной дискуссии решил дать следующий ответ: «Губернатор в настоящее время готовит ответ на замечания графа Бертрана. Когда губернатор закончит эту работу, он направит соответствующее письмо графу Бертрану, и тогда, если потребуются ещё какие-либо договорённости, губернатор не будет возражать против того, чтобы разрешить адмиралу или любому другому лицу, которое генерал Бонапарт может посчитать подходящим для этой цели, действовать в качестве посредника; хотя само посредничество любого лица не будет иметь абсолютно никакого влияния на то, чтобы вынудить губернатора разрешать ему сделать что-либо в большей или меньшей степени, чем то, что он бы делал по собственной воле и по собственному суждению. Ожидание рекомендаций из Англии были причиной задержки принятия решения о поручении адмиралу взять на себя роль посредника».

Сэр Хадсон поручил мне показать этот его ответ Наполеону и в то же время вручил мне копию его собственного ответа на первоначальное предложение о посредничестве с замечаниями Наполеона на оборотной стороне. Губернатор попросил меня обратить внимание на одно из замечаний Наполеона, которое, наряду с его специфическим характером, следует объяснить генералу Бонапарту, что «оно в своей сущности заставляло верить в то, что генерал Бонапарт был намерен отказаться от посредничества адмирала».

После этого я повторил сэру Хадсону Лоу заявление, сделанное Наполеоном, по поводу незаконности попыток губернатора подвергнуть лиц из его свиты бо́льшим ограничениям, чем те, которые были навязаны самому Наполеону; я также повторил то, что Наполеон сказал об инциденте с генералом Гурго. На это сэр Хадсон ответил, «что, будучи губернатором, он властен не только делать одолжение, но и отказывать в этом тогда, когда ему это заблагорассудится. Если он сделал в чём-то уступку генералу Бонапарту, то это не значит, что он обязан делать то же самое в отношении остальных лиц: члены свиты генерала Бонапарта свободны в своём желании покинуть остров тогда, когда они этого захотят, если им не нравится, как с ними здесь обращаются, и т. д.»

Губернатор также попросил меня повторить генералу Бонапарту, что запрещение разговаривать с посторонними лицами было актом вежливости и дружелюбной формой предупреждения. Я обратил внимание губернатора на то, что не думаю, что Наполеон воспользуется любым видом снисхождения к нему до тех пор, пока то же самое не будет оказано всем остальным французам. Его превосходительство ответил, «что он не может даже подумать о том, чтобы разрешить офицерам генерала Бонапарта слоняться по всему острову, рассказывая неправду о нём (о сэре Хадсоне), как это делали Лас-Каз и Монтолон. Для генерала Бонапарта было бы лучше, если бы при нём не было таких лжецов, как Монтолон, и таких хныкающих сукиных сынов, как Бертран».

Я сказал, что Наполеон также обратил внимание на то обстоятельство, что не представляется возможным, чтобы все ограничения могли быть введены согласно специфическим инструкциям министров, поскольку губернатор в силу данной ему власти сам отменил некоторые из них, что если бы они были введены по приказу министров, то он, губернатор, не посмел бы пойти на это, не получив сначала их разрешения, для чего ещё не было достаточно времени. Его превосходительство, видимо, был застигнут врасплох, так как он не задумываясь ответил: «Ограничения не были введены по приказу министров; ни мне, ни сэру Джорджу Кокбэрну не были даны указания в деталях. На самом деле всё полностью оставляется лишь на мое суждение, я могу принимать меры, которые сочту необходимыми, и фактически я могу решать всё так, как мне заблагорассудится. Я имею приказ проявлять особую осторожность, чтобы он не сбежал с острова, а также препятствовать любого рода переписке с ним, за исключением той, которая проходит через мои руки. Всё остальное оставлено на моё усмотрение».

1 февраля. Информировал Наполеона о том, что мне было поручено сэром Хадсоном Лоу. Показал Наполеону ответ его превосходительства на предложение о посредничестве с замечаниями Наполеона на оборотной стороне.

«Я утверждаю и буду продолжать утверждать, — ответил император, — что его последние ограничения даже хуже, чем те, которые действуют в Ботани Бей, потому что даже там не делается попыток запрещать людям говорить. Совершенно бесполезно для него пытаться убедить нас в том, что с нами хорошо обращаются. Мы — не простофили и не простой народ. Нет ни одного свободнорождённого человека, чьи волосы не встали бы дыбом, прочитав подобный гнусный документ, запрещающий разговаривать. Его утверждение о том, что это запрещение является актом вежливости, есть не что иное, как явное издевательство, и только добавляет к оскорблению насмешку. Я прекрасно понимаю, что если он действительно намерен в чём-то оказать снисхождение, то в его власти сделать это без всякого посредника. Он проявил присущий ему признак слабоумия, когда он принял предложение о посредничестве только для того, чтобы, однажды приняв его, потом не сдерживать своего слова. Иногда я думаю, что он просто палач, который приехал сюда, чтобы подвергнуть меня смертной казни; но, скорее всего, он — просто ни к чему не способный человек, не имеющий сердца и не понимающий своих обязанностей».