Кристиан Диор - Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я

Тщеславие! При этом слове некоторые, наверное, усмехнутся: «Вы пишете книгу о себе, о вашем Доме, о вашей профессии и хотите, чтобы вас не называли тщеславным?!» Я хочу, чтобы мы правильно понимали друг друга. В этой книге я говорю о том, что знаю. Те, кого не интересует мода и как ее делают, не будут ее читать, а другие сочтут естественным, что именно я ее написал. В моем случае было бы самонадеянно говорить о чем-нибудь другом, поскольку я добился успеха в качестве кутюрье. И было бы странным, если бы я начал рассуждать об абстрактном искусстве или реформе конституции.

Вот где я не уверен в отсутствии тщеславия, это когда речь зайдет о Кристиане Диоре – особе публичной и Кристиане Диоре – обычном человеке. Существуют два Кристиана Диора – я и другой, которые отдаляются друг от друга все больше и больше.

Я – и в этом нет никаких сомнений – родился в Гранвиле (Ла-Манш) 21 января 1905 года. Отец – Александр-Луи-Морис Диор, промышленник, а мать – Мадлен Мартен, без профессии. Полупарижанин-полунормандец, я очень привязан к местности, где родился, хотя никогда туда не вернусь.

Я люблю встречи с близкими и верными друзьями, ненавижу шум, светское возбуждение и внезапные перемены.

Другой – это известный кутюрье. Это особняк на авеню Монтень и группа зданий вокруг него. Он – это тысячи людей, платьев, чулок, духов, рекламных афиш, фотографий в газетах и журналах и время от времени маленькие революции, проливающие не потоки крови, а потоки чернил.

Но последствия этих революций откликаются во всем мире.

Гранвиль. Вид на море, 1906

Именно этот Кристиан Диор занимает первое место в этой книге. Может, мне стоит успокоиться и говорить только о нем, а о себе умолчать? Но тогда я бы слукавил и лишил свои воспоминания личных впечатлений. Один профессиональный романист, наш соотечественник, Гюстав Флобер, защищая в суде свою героиню, воскликнул: «Мадам Бовари – это я».

Так и я, если меня загонят в угол, скажу о том, другом: «Кристиан Диор – это я». Потому что в конечном счете все, что было моей жизнью – хочу ли я этого или нет, – выражено в моих платьях.

Я счел бы себя неблагодарным и покривлю душой, если не напишу заглавными буквами слово «СЛУЧАЙ» в начале своего повествования. Именно он заставляет меня выразить свою признательность предсказательницам судьбы.

Они мне с детства предсказывали счастливую судьбу. Это было в 1919 году во время благотворительной ярмарки в пользу воевавших солдат. Многочисленные сельские аттракционы располагались на украшенных цветами помостах. Каждый в меру своих возможностей хотел принять участие в празднике. Я же в костюме цыганенка, с корзинкой на шее, торговал талисманами предсказательницы судьбы.

К вечеру толпа поредела, и я оказался поблизости от балагана прорицательницы. Она любезно предложила мне прочитать судьбу по линиям руки. Тогда я не придал большого значения ее предсказанию, тем более что оно показалось мне весьма непонятным, но, вернувшись домой, я точно пересказал домашним ее слова: «Вы окажетесь без денег, но женщины будут благосклонны к вам, и благодаря им к вам придет успех. Вы разбогатеете и будете много путешествовать».

Выражение «благодаря женщинам вы разбогатеете» сейчас уже не кажется двусмысленным, но в то время оно было странным, как для моих родителей, так и для меня. Мы были мало сведущи как в торговле «белым товаром», так и в прибылях от Высокой моды. Как бы ни были несхожи эти различные виды деятельности, для родителей они имели нечто общее: они никоим образом не затрагивали их родных и уж тем более их собственных детей. Угрозу бедности невозможно было предвидеть, а что касается «путешествий», все тут же воскликнули: «Поездки для Кристиана?! Для него пойти в гости к друзьям – уже проблема!»

Мои родители не узнали бы меня – да я и сам бы себя не узнал – в конце 1945 года, когда началась авантюра с Домом Кристиана Диора.

Хотя я далек от среды, дорогой для героев Франсиса Карко [60] Карко, Франсис (наст. имя Франсуа Каркопино-Тюзоли) (1886–1958) – французский писатель, его герои живут в вымышленном мире, испытывая радость только в мистическом сообществе себе подобных; в качестве героев выступают обычно убийцы и воры. — Прим пер . , с наслаждением нахожусь уже почти десять лет в области Высокой моды.

Модель Кристиана Диора для Люсьена Лелонга, 1943

Я стал работать художником у Люсьена Лелонга, где с большим удовольствием зарабатывал себе на жизнь.

Я занимался любимым делом, не ведая ни обязанностей и ответственности управления, ни утомительной роли представительства. Короче говоря, я жил тихо и спокойно. Проклятая война закончилась, оккупанты ушли и, главное, вернулась моя сестра, депортированная немцами (неожиданное возвращение, которое упрямо предсказывала ясновидящая в дни самой тяжелой тоски). Все потворствовало моей любви к спокойствию и уединению. Печальная глава моей жизни закончена. На новой, еще чистой странице я надеялся увидеть только стройные, дружественные письмена. Упрямая надежда помогала мне забыть атмосферу разлада, царившую вокруг, бедствия войны, ограничения, черный рынок и отвратительную моду. Обращать на это внимание в то время, может, и легкомысленно, но ведь я профессионал. Слишком большие шляпы, слишком короткие юбки, слишком длинные жакеты, слишком толстые подошвы и, особенно, отвратительные прически: приподнятый валик надо лбом, наподобие некоего головного убора времен Людовика XIV, а сзади волосы, небрежно разбросанные по спине, – излюбленная прическа парижских велосипедисток конца войны. Мода стиляг родилась, без сомнения, из вызова, брошенного спеси оккупантов и строгой экономии Виши. Странная эпоха, когда за неимением красивых тканей перья и вуалетки развевались над Парижем как мятежные знамена.

Все это давно в прошлом. Единственная из тогдашних привычек, тоже уже исчезающая, мне нравилась – мы много ходили пешком, гуляли, встречались с друзьями, провожали друг друга за приятной болтовней. Парижане прошлых лет не понимали тогда своего счастья.

Так вот, я шел пешком по тротуару с улицы Сен-Флорентен на улицу Рояль, где жил тогда, а моя судьба шла мне навстречу. Чтобы я заметил ее, она приняла облик моего приятеля детства, с которым я играл когда-то на пляже Гранвиля. Мы не виделись много лет, он был директором Дома моды «Гастон», находящегося на улице Сен-Флорентен, и знал, что я стал художником моды. Воздев руки к небу, он воскликнул, что само небо послало меня к нему. Господин Буссак, владелец Дома «Гастон», хотел возродить былую славу Дома и искал модельера, способного вдохнуть в него новую жизнь. Не знаю ли я такую редкую птицу? Я основательно подумал, прежде чем ответить, но, к моему огромному огорчению, я никого не вспомнил. Почему же, черт подери, я не подумал о самом себе?!