Кристиан Диор - Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я

Однако женщины в Америке имеют в своем распоряжении все самое лучшее в мире и благодаря этому защищены от ошибок вкуса. Модные журналы предлагают образцы утонченного вкуса, каталоги – лучшие коллекции из всех стран, а американское производство достигло необыкновенного качества исполнения. Несмотря на это, манера американок делать покупки нам кажется поспешной и мало похожей на экономный и методичный выбор француженок. Для нас важна не только красота вещи, но и ее качество и добротность.

Может быть, изобилие вредит хорошему вкусу? А бедность похожа на волшебную палочку? Женщина, которая может купить всего одно платье, обычно старается его выбрать наиболее тщательно. Чаще всего именно она достигает элегантности.

Почему же такая богатая страна предпочитает дешевое?!

Но такие размышления не привели меня к пессимистическим выводам.

Наше время таково, каково оно есть, и было бы глупо от него отворачиваться. Поэтому без всякой горечи я констатировал, что пресловутое café society , где я познакомился со столькими замечательными друзьями, представляет собой в Соединенных Штатах бесконечно малое меньшинство и обречено на вымирание. Миллиардеры старого стиля скоро станут столь же редкими, как последние индейцы. Ничто их теперь не отличает от зажиточного рабочего. Те и другие будут пользоваться электричеством, домашнее удобство придет на смену роскоши.

Благодаря всему этому я понял, какова миссия Парижа в столь отличной от нашей стране и тем самым такой пленительной. Париж – это квинтэссенция превосходного исполнения и совершенства. Именно сюда, в единственное место во всем мире, приезжают люди в поисках высококачественного ремесла, которое нигде в мире больше не найти. Именно это мы должны беречь прежде всего. Знакомство с Америкой помогло мне лучше понять Францию, ее возможности, и мне захотелось быстро туда вернуться. Я побывал в наилучшим образом созданном «функциональном» XX веке, но теперь я мечтал, вопреки славе и величию Нью-Йорка, о старой Европе, о скромности Франции, даже в ее замках, которой мне так не хватало.

Кристиан Диор на примерке с Авой Гарднер, 1953

Я был счастлив прожить в Америке в течение нескольких недель, что выработало у меня привычки, от которых я легко освобожусь, как только вернусь во Францию. Там меня ожидало искусство жить – совсем другое, более устаревшее и более соответствующее моей природе. Мне хотелось поцеловать родную землю, поздороваться с каждой былинкой. Необыкновенное чувство охватывает меня каждый раз, когда я возвращаюсь домой. Ничего нет лучше родной земли, и мне жаль людей, которые недостаточно привязаны к своей культуре. А мне самый простой пейзаж кажется окутанным волнующим светом, потому что это свет моей страны.

И эти камни, на них видна патина времени, это камни моего дома. Даже небрежность, которую я ненавижу, была моей родной небрежностью и как бы, стараясь быть приятной, подмигивала мне изо всех сил.

Париж еще не отошел от войны. Раны на стенах не зажили.

Но надо всем этим было небо Иль-де-Франса – дорогое и несравнимое небо. А радости, которую я испытал, вернувшись в знакомый мир, хотел бы пожелать всем американским друзьям. Но, по правде говоря, я им не желал, потому что знаю: они испытывают похожее на мое чувство, когда возвращаются в «свой Нью-Йорк» после долгого отсутствия.

Если бы я еще не любил архитектуру, то должен был бы признаться, даже с риском прослыть чудовищем, что платья – это вся моя жизнь.

На самом деле все, что я знаю, вижу и слышу, все в моем существовании вращается вокруг платьев. Платья – это мои мечты, но мечты прирученные, которые перешли из царства грез в мир обычных вещей, чтобы их могли носить.

Рассказать, как приручаются мечты, это значит объяснить, как рождается коллекция. Меня часто спрашивают, где я черпаю свое вдохновение? Честно говоря, не знаю.

Быть может, психоаналитик, который одновременно был бы и модельером, последовательно изучая мои коллекции, сумел бы обнаружить, чем я вдохновляюсь из моей прошлой жизни. Он не найдет и следа эскизов, в которых, как считается, кутюрье составляет из деталей свои платья. Я не говорю, что подобный метод плох, просто у меня таким образом ничего не получается. Вместо того чтобы стимулировать мое воображение, он только меня сковывает. Страна, стиль, эпоха имеют ценность только благодаря идее, которая в них заложена, и именно ее хочется повторить. Это верно и для театральных исторических костюмов. Пересмотрев множество старых гравюр, надо закрыть книги и подождать несколько дней, прежде чем взяться за карандаш. И только тогда можно создавать нечто подобное, соответствующее исторической эпохе. Выставка или музей иногда тоже могут быть источником вдохновения, иногда спектакль, содержащий некий элемент живости, но они обычно подсказывают только детали. У моды есть своя жизнь и свои соображения, недоступные разуму.

Что касается меня, я просто знаю, что мои платья – это результат моих забот, хлопот, восторгов. Они всегда – только отражение моего повседневного существования, с его чувствами, нежностью и радостью. Если некоторые из них разочаровали меня или обманули мои ожидания, то другие ответили преданной любовью. Я могу честно сказать, что мои самые захватывающие и самые пламенные приключения – это мои платья. Я одержим ими. Они меня беспокоят, занимают, работа над ними остается во мне потом живым воспоминанием. Это заколдованный круг, одновременно ад и рай, радость и мука.

Мода развивается под импульсивным воздействием человеческих желаний. Устав от надоевшего кумира, она внезапно расправляется с предметом своего поклонения. Поскольку ее глубинным стимулом является желание нравиться и привлекать, то она не может смириться с однообразием – матерью скуки. Если и не существует логики в моде, то, безусловно, есть некая чувствительность, которая подчиняется двум импульсам: «нравится» или «не нравится».

Представим конец октября, момент, когда после трехмесячного изучения того, «что мне все еще нравится», поняв, «что мне больше не нравится», незаметно задумываюсь над тем, «что мне будет нравиться». Как я чувствую новые тенденции моды? На самом деле все это происходит за много месяцев до этого, в то самое утро, когда моя последняя коллекция была представлена публике.