Игорь Ефимов - Связь времён. В Новом Свете

Подавляющее большинство наших университетских друзей голосовали за демократов. Видя наше искреннее невежество, они пытались открывать нам глаза, хотя до получения избирательных прав нам надо было прожить в стране целых пять лет. Надвигались президентские выборы 1980 года. Все они собирались голосовать за Джимми Картера.

— А кто его противник? — спрашивали мы.

— О, это полное чудовище — республиканец Рональд Рейган. Бывший голливудский актёришка, он показал своё лицо на посту губернатора Калифорнии. Если победит, он увеличит военный бюджет, снизит расходы на образование и науку, усилит позиции реакционеров во всех сферах жизни.

Мы послушно кивали, соглашались, верили. Картер боролся за мир, сумел добиться соглашения между Израилем и Египтом, две недели уговаривал в Кэмп-Дэвиде двух заклятых врагов, Анвара Садата и Менахема Бегина, пожать друг другу руки. Правда, это при нём Америка так давила на иранского шаха требованиями демократизации, что привела к его падению, к воцарению аятоллы Хомейни, к захвату американского посольства в Тегеране в 1979 году. И эта беспомощная военная попытка освободить заложников, которой Белый дом пробовал руководить по радио, закончившаяся позорным провалом. Да и Советы вряд ли бы решились вторгнуться в Афганистан, если бы в Белом доме сидел более решительный президент, — так нам казалось. Но мы помалкивали.

В торжественный день университетские друзья-аспиранты пригласили нас с Мариной вместе с ними смотреть выборы по телевизору. В чьей-то большой квартире собралось человек двадцать. На столиках были расставлены тарелочки с сыром, крекерами, морковкой, виноградом, печеньем, стояли бутылки с лёгким вином. Все были радостно оживлены и явно уверены в победе своей партии. Мы с почтением выслушивали комментарии собравшихся к речам телевизионных ведущих.

К восьми часам начали поступать первые результаты. Большая карта Америки на экране была расчерчена на штаты. Если в штате победил Рейган, он загорался синим цветом, если Картер — красным. И вот началось. Вермонт — синий. Мэйн — синий. Нью-Хэмпшир — синий. Массачусетс — эта вотчина демократов и семейства Кеннеди — синий. Нью-Джерси — синий. Нью-Йорк — синий. Красными пятнышками надежды мелькнули Род-Айленд, Делавер, Мэриленд. И снова — синий, синий, синий.

Настроение в комнате менялось на глазах. Изумление, растерянность, горечь на лицах. Шум стих, хождение прекратилось. Кто-то налил себе вина в пивную кружку и выпил не отрываясь. Карта на экране продолжала синеть. К двенадцати часам синяя волна достигла западного побережья. Невада, Калифорния, Орегон...

Гости расходились подавленные. Рейган победил в 44 штатах, набрал 489 голосов выборщиков против 49 за Картера. Впоследствии мне довелось прочитать рассказ о том, как одна нью-йоркская журналистка прореагировала на избрание Рейгана: «Он не мог победить! — воскликнула она. — За него не голосовал никто из моих знакомых !»

В России мы считали само собой разумеющимся, что всякий образованный и интеллигентный человек должен оыть — хотя бы в душе — против кремлёвских заправил. В американском политическом раскладе проступавшая картина выглядела намного сложнее. Но и здесь ругать и осуждать правительство было таким же священным долгом «хозяев знаний». Как заметил в письме на родину российский социолог Владимир Шляпентох, «за всё время пребывания здесь я ни разу не встретил кого-нибудь, кто серьёзно поддерживал бы нынешнюю администрацию. Хвалить правительство или просто не критиковать его — плохой тон» [8] Шляпентох В. Указ. соч. С. 27. .

Думали ли мы, уезжая из СССР, что когда-нибудь окажемся в стране, где самым опасным делом для нас будет сказать доброе слово о собственном президенте?

NB: Политические убеждения вырастают на одну сотую — из наших знаний, на пять сотых — из рассуждений, всё остальное — из страхов и упований. В демократическом государстве процесс взвешивания наших страхов и упований называется «выборы».

С чего началось охлаждение между нами и Профферами? В какой момент? Видимо, трещинки накапливались постепенно, незаметно проникали вглубь, сливались где-то там, в темноте души, и мост, соединявший нас, в конце концов, не выдержал — рухнул.

Вспоминается эпизод: Карл и Эллендея пригласили меня и Аксёнова на «военный совет». «Что можно сделать с нью-йоркской “Руссикой”?» Это был магазин русской книги, который быстро начинал расширять и издательскую деятельность, готовился издать собрание сочинений Цветаевой. «Руссика» давно уже раздражала Профферов тем, что затягивала платежи за посланные им книги, но при этом требовала новых отправок. «Да-да, сегодня уже бросили чек в почтовый ящик. Пожалуйста, пришлите романы Набокова, по десять экземпляров каждого». Им верили, посылали, но чека всё не было. («Ах-ах, наверное, почта проклятая потеряла!») И вот теперь они стали издателями, конкурентами на довольно тесном рынке. Нельзя ли как-нибудь задушить их? Например, организовать бойкот, чтобы и другие русские издатели перестали посылать свои книги в этот магазин?

Мы с Аксёновым переглядывались, разводили руками. Любая редакция, занимавшаяся выпуском неподцензурной русской литературы, виделась нам соратницей в общей борьбе. Мы просто забывали, что на неё можно смотреть как на конкурента. Ну да, мы оба имели связи во франкфуртском «Посеве», в лондонском «Оверсис», в парижском «ИМКА-Пресс», в иерусалимском «Малере». Но обратиться к ним с такой странной просьбой? Не пошлют ли нас подальше — перечитать заповеди свободной рыночной конкуренции?

Профферы обиженно поджимали губы, очередное обвинение невидимо падало в копилку с надписью: «Нелояльность к “Ардису”».

В другой раз я сам задел тот же больной нерв. В издательстве — я видел — быстро росли горы неплохих рукописей, присылаемых из России. За каждой из них стоял живой человек, который решился бросить вызов системе, поставить на карту свою судьбу, может быть, даже отправиться в места отдалённые вслед за Синявским, Даниэлем, Амальриком, Буковским. Но было очевидно, что при темпах работы «Ардиса» хорошо если одна десятая этих рукописей имела шанс быть опубликованной у нас.

— Карл, — сказал я в какой-то момент, — ведь вся эта гора прозы и стихов не имеет шансов выйти в «Ардисе». А люди там ждут, верят, надеются. Почему бы не отправить хотя бы часть в другие издательства и журналы?

Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Ты хочешь, чтобы я своими руками начал поддерживать наших конкурентов? Вот и видно, что ты, написав книгу про советскую экономику, до сих пор не понимаешь звериных законов экономики капитализма.