Маргарита Волина - Амплуа — первый любовник

Была ли ее жизнь счастливой? Менглет ей ни в чем не отказывал. Таджикские ожерелья, браслеты стоили денег. Менглет не спрашивал: сколько? Она, не отчитываясь, тратила. А денег в общем-то было в обрез: каждый месяц без задержки — в Воронеж, чтобы Майке ни в чем отказа не было. Частенько и в Москву — Валиным родителям. Ящик шоколада — половину актеры опустошили, остальное отправили в Воронеж, Майке.

Ссор, свар — в доме никогда. Жорик всегда к ней внимателен, ласков. Чего же еще желать? Но к тридцати годам глубокая вертикальная морщина между бровями перерезала ее лоб. О чем она думала? Кого обвиняла? Возможно, себя. Чего-то он в ней не нашел, что ожидал найти когда-то? Чего? Королева не знала. Она видела, как смотрела на нее «девочка Инночка», и «не замечала» ее взглядов. Подруг у Вали не было. Она ни перед кем не «раскалывалась». Но как-то одна актриса — не подруга, приятельница — сказала ей: «Ты многим нравишься. Гришину. Бендеру но Шурик, словно на иконе святой, твою руку целует! Жорик — не святой! Почему ты кроме него никого не замечаешь? Что он, лучше всех, что ли?» Валя подняла па приятельницу свои светлые глаза и отвечала вопросом: «А ты мне скажи, кто лучше?» Приятельница смолкла.

Кто лучше? А черт его знает, кто?

Для Русановой лучше всех был Олег. Для Степановой — Бураковский. Но оставленная им, Галя довольно быстро утешилась с Мыколой.

Русанова не утешилась, но все же вышла замуж -за Якушева.

И как все браки не по страстной любви, это замужество обещало быть долговечным и прочным.

Гришин и Бендер, конечно, Менглету не конкуренты — оба сильно пьющие… Но хоть бы пококетничала с кем-нибудь!

Нет, Королева не замечала никого.

Менглет для нее был самым лучшим.

На всю жизнь!

Она — лучшей для него не была, но это ее беда.

Вторгаться к ней с участием или советами «Королёва-королева» никому не позволяла.

Без этого фольклора можно было бы обойтись. Но, во-первых, он «отражает действительность правдиво и в ее развитии» (соцреализм; а я соцреалистка), а во-вторых — очень забавен! Предупреждаю -обхохочетесь.

Автор текста О. Якунина, исполнялось на мотив популярной в предвоенные годы песенки «Три танкиста» из популярного фильма Ивана Пырьева того же названия.

Миша Джигафаров — Колька-Свист из «Путевки в жизнь», друг Ланге — приобретение новое. В фольклорной песенке, относящейся лично к нему, я расскажу о нем подробнее.

(делал прививки от бешенства — временно не пил)

Не классика. Но песенка о «трех артистах» вытеснила у сталинабадцев песенку о «трех танкистах» (слова Б. Ласкина). А вот и классика (В. Бибиков):

Кричал от ужаса Кокон Волчков. Он одолжил свой новый костюм Ширшову. Все хохотали.

С третьего сезона обязанности главного художника театра выполнял некий Валентин Прожогин. Сначала он жил в Сталинабаде один, потом к нему приехала супруга — Таня.

Александр Бендер (он легко рифмовал) тут же откомментировал:

Прожогин «на диване»?!!

Обхохочешься.

У Миропольской что-то отмечали! (Премьеру или еще что-то — не важно.)

Сын Ицковича Вовкэ сидел рядом с Гафой и время от времени хватал ее за колени. Она, смеясь, его отталкивала (смеялся Гришин — «их сосед») и подносила к губам Вовкэ столешник. Ицкович жалостно улыбался:

— Ви что делаете? Агафоника Васильевна! Я вас глубоко уважаю! Но мальчику завтра в школу! У него больное сердце! Ему нельзя столько пить!

Гафа хохотала.

Неожиданно навсегда выбыл из состава «машины грузовой» Василий Бабин. Туберкулез. Лег в больницу «вдувание» помогло. Каверны затянулись. Вышел на волю. Встретился с основным составом «машины грузовой». Откуда-то привезли бочку пива. Вася поднял (с чьей-то помощью) бочку. Легкие разорвались — Вася умер.

Хоронили его по первому разряду. С оркестром. Вместе со всеми шел за гробом и Менглет. Гроб, обтянутый кумачом, несли на плечах, сменяя друг друга, актеры. Нес и Менглет, удивляясь легкости поклажи. На лбу мертвеца развевался чубчик… Дул легкий ветерок… У покойников волосы несколько дней растут — живут.

Могилу засыпали землей, а кучерявый чубчик под землей еще жил — рос…

Обхохочешься!

На поминках по Васе — как водится — тоже хохотали, ну и плакали, конечно. Менглет в застолье не участвовал. Играл спектакль.

Семьей Вася обзавестись не успел. Было к моменту кончины ему от роду — тридцать лет.

…Михаил Джигафаров до начала войны из основного состава «машины грузовой» не выбывал. Трезвый скромный, молчаливый, застенчивый. По-пьяни бешеный, буйный сквернослов; глаза его наливались кровью, он скрежетал зубами, был страшен. В театре его называли «зверком». И в трезвом состоянии в его глазах было что-то звериное. Но трезвый он был только «зверком», «зверем» становился — выпив.

Миша часто бывал у Миропольской, к тому времени уже замужней. Ее супруг — Паша Беляев, из Театра имени ВЦСПС, старик (под сорок!), в состав «машины грузовой» не входил. Он напивался втихаря и быстренько засыпал на диванчике (Гафа следила, чтобы он в арыках не валялся).

Беляев засыпал. А Джигафаров — стыдясь, что он обманывает доброго, милого Пашу, — после трех стаканов уходил домой с отвращением к себе.

Гафа бежала за ним в его холостую квартиру. В бешенстве он накидывался на Гафу, зверски ее избивал, и однажды так звезданул ее кулаком по виску, что у нее барабанная перепонка лопнула.

Джигафаров и Миропольская играли в одном спектакле — «Павел Греков», про вредителей в Азии. Гафа — передовую таджичку, Миша — комсомольца-таджика, очень был достоверен — мил, скромен. Менглет в том же спектакле играл русского вредителя. Он и спросил Гафу: «Что у тебя с ухом? Почему перевязано?» Она ответила: «Простудилась, нагноение». Менглет поверил — ибо среди пьяных никогда не бывал и даже не мог представить, что происходит в этой неведомой ему стране. Он жил в другом измерении, где на репетиции все являлись вовремя, спектаклей никто не срывал!