Игорь Ефимов - Пять фараонов двадцатого века

Но пятьдесят лет спустя другая исследовательница, Беттина Стангнет, сумела разыскать множество дневников, мемуаров, интервью, писем аргентинского периода, не попавших в материалы суда, и выпустила книгу «Эйхман до Иерусалима», рисующую оберштурмбанфюрера СС в совершенно другом свете. В ней перед читателем предстаёт человек, полный сильных страстей и убеждений, гордящийся своими «подвигами», видящий себя смелым воином, защищавшим любимый немецкий народ от смертельной опасности. Уничтожение шести миллионов оказалось недостаточным, объявлял он, нужно было довести число до десяти миллионов. Депортацию 400 тысяч евреев из Будапешта в Освенцим, проведённую им, называл «шедевром изобретательности… никто ни до, ни после не смог повторить чего-нибудь подобного». [657] Stangneth, Bettina. Eichman Before Jerusalem . New York: Alfred A, Knopf, 2014.

Ханна Арендт изображала Эйхмана ничтожным бюрократом, послушно выполняющим волю вышестоящих, не потому что она поддалась демагогии его адвоката. У неё был более серьёзный стимул для написания книги именно в таком ключе. Ей нужно было преодолеть противоречие, перед которым неизбежно оказывается мыслитель и политик, всю жизнь идолизировавший свободу творческого самовыражения и самоутверждения, отстаивавший право на революционный протест. Если мы докажем, что Эйхман уничтожал евреев, действуя как механический автомат, противоречие не возникает. Если же мы допустим, что в его поведении всё было обусловлено стремлением выразить именно его самые сокровенные верования и упования, что он воображал себя творцом величайших перемен в судьбе человечества, противоречие возникает и ударяет нас в лоб обухом вопроса: «Так ли хороши и желанны политические свободы, проповедуемые нами, в государстве, густо населённом эйхманами, гиммлерами, геббельсами, сталиными, муссолини»?

Среди дальнозорких объявить кого-то или что-то «банальным» означает низвести явление на уровень не заслуживающего внимания, не стоющего усилий по исправлению. Превыше всего дальнозоркий ценит творчество, свободное самовыражение, уникальность таланта. В своих политических взглядах склоняется к поддержке таких государственных форм, которые обеспечат максимальную охрану этих ценностей. Именно такая позиция очень часто превращает его в идеальную «растопку» для пожаров, раздуваемых потенциальными фараонами. Предъявляя устойчивым режимам невыполнимые требования расширения свобод, дальнозоркие расшатывают фундамент государства, готовят почву для революции, из хаоса которой и будут выскакивать десятки фараонов — увы, совсем не банальных.

Чемпионат душегубов 20-го века вынес наверх трёх бесспорных финалистов: Сталина, Гитлера, Мао Цзедуна. Но это лишь до тех пор, пока мы оцениваем их «спортивные результаты» по абсолютному числу загубленных ими людей. Если же мы попробуем сравнивать состязавшихся тиранов, соотнося число жертв с численностью населения их стран, результаты могут оказаться другими. Тогда с тройкой абсолютных рекордсменов смогут соперничать камбоджийский Пол Пот, гаитянский Дювалье, иракский Саддам Хусейн, северокорейский Ким Ир Сен, ливийский Каддафи, египетский Насер, тот же Фидель Кастро. И всех их будет нелегко подвести под эпитет «банальный».

Например, разве можно отказать в творческой оригинальности, проявленной товарищем Сталиным при использовании древнеазиатской традиции системы заложничества? Ведь он не только гарантировал послушность нужных ему людей, помещая в лагерь их близких: у Ахматовой — сына, у Цветаевой — дочь, у Пастернака — возлюбленную (Ивинскую), у Шостаковича — тоже возлюбленную (Генриэту Домбровскую), у Молотова — жену (Жемчужную). Он ещё придумал не сообщать родственникам о казни их близких, формулировать приговор судебной тройки как «заключение без права переписки». Миллионы людей, продолжая надеяться, вели себя тише воды. Заставить даже мёртвых служить своим политическим целям — разве для этого не требуется воображение?

А Гитлер? Хорошо зная мировую историю, он мог помнить, что накануне Варфоломеевской ночи католики Парижа незаметно рисовали мелом крест на дверях своих соседей-гугенотов. Но он также хорошо знал законопослушность граждан немецкого государства. И он просто выпустил указ, обязывающий евреев самим нашить на свою одежду жёлтую звезду. Это ли не проявление творческой смекалки?

Мао Цзедун, который во многих своих кампаниях подражал Сталину, в одном важном вопросе повёл себя по-другому. Зачем нам тратить время и деньги на строительство лагерей, тюрем, подъездных железных дорог? Мы упростим процесс до предела: пошлём палачей прямо в дома «врагов народа». И ликование народных масс было наградой изобретательному постановщику зрелищ.

Если мы будем помнить о художественной жилке наших героев, многие их поступки могут предстать в новом свете или хотя бы получить подобие объяснения. Да, мы ценим в людях объективность, скромность, терпимость. Но кому нужен объективный, скромный, терпимый художник? Разве он может создать что-нибудь неповторимое, новое? В их мире постоянно идёт междуусобная война, царит нетерпимость к творчеству других, история искусств переполнена баталиями разных творцов и их группировок. И это просто печальный поворот судьбы, что у режиссёра Сталина оказались в руках средства довести до логического конца своё отталкивание от творчества режиссёров Мейерхольда и Михоэлса.

Выше говорилось о том, что все пятеро фараонов не раз демонстрировали незаурядную смелость перед лицом физической опасности. Однако оставалась одна вещь, которой они втайне очень боялись: СТАТЬ ПОСМЕШИЩЕМ. А им случалось совершать много нелепых ошибок, попадаться на явном вранье, изрекать несусветную чушь, которые легко можно было подвергнуть осмеянию. И из чьих уст могла бы вырваться ядовитая стрела насмешки? Кто всегда готов острить, иронизировать, глумиться даже над великим и священным? Кто собирается по вечерам на тесных кухнях и травит анекдоты, даже про Маркса, Ленина и других вождей? Всё он, всё тот же потенциальный фракционер, изменник, диверсант, саботажник — неуловимый и вездесущий дальнозоркий. И остаётся единственный способ не стать смешным в его глазах: сделаться таким страшным, что ядовитая ухмылка замёрзнет на губах насмешника.

В этом смысле показательна несоразмерная ненависть Сталина к Зощенко. За что можно было так свирепо накинуться на писателя, честно смешившего миллионы советских граждан, никогда не допускавшего идеологических промахов, послушно подписывавшего письма в газеты с осуждением «шпионов и врагов народа»? Сам Зощенко был изумлён, он никогда не чувствовал себя противником режима. Все обвинения в его адрес, перечисленные в докладе Жданова, выглядят жалко и неубедительно.