Дмитрий Морозов - О них не упоминалось в сводках

Наш бригадный командно-наблюдательный пункт размещался около Рабочего поселка № 5, на опушке рощицы, наполовину изреженной снарядами. Отсюда хорошо видны были скаты высот, где шел бой.

Цепи атакующих почти слились со снегом. Бойцы, одетые в маскировочные халаты, шли во весь рост, с трудом поднимаясь по скользкому насту. До вражеской траншеи пехоте надо было пройти около трехсот метров. Наша артиллерия перенесла огонь на вершину высоты, где, по расчетам, находился главный узел сопротивления противника.

— Молодцы! Смело идут! — воскликнул Симонов. — Вижу, что артиллеристы хорошо поработали.

— Кажется, неплохо, — согласился я. — Первую траншею видим, поэтому и бьем точно, а вот по вершине стреляем наугад, по площади. Другого выхода нет.

Наша радость оказалась несколько преждевременной. До передовых окопов противника оставалось каких-либо сто метров, как вдруг из них затрещали автоматные очереди, ударили уцелевшие пулеметы. Цепи пехоты стали редеть, все больше и больше оставалось на снегу белых бугорков.

— Эх какая досада! — Симонов схватил телефонную трубку. — Яркин, Скляров! Ну еще, еще немножко! Нажимайте смелей!

Трижды батальоны пытались сделать последний бросок, но безуспешно. В бой был введен 2-й батальон. Он залег буквально в пятидесяти метрах от вражеской траншеи, перед проволочными заграждениями, и больше не смог подняться, прижатый сильным и точным огнем.

После третьей попытки ротам 3-го батальона удалось в конце концов ворваться в окопы противника. Гитлеровцы были отброшены к окраине Синявино. Мы продвинулись вперед на триста метров.

Полковник Симонов по телефону доложил командарму о первом успехе, а потом снова принялся звонить в батальоны, отдавая распоряжения. Опять поднялись в атаку наши бойцы. Но продвинуться дальше они не смогли. Все попытки захватить вторую траншею успеха не имели.

Я требовал от командиров артиллерийских групп, чтобы они быстрее подавляли огневые точки. Но артиллеристы не видели противника. Командиры групп майор Илларионов и полковник Узлянер жаловались на большую убыль наблюдателей, находившихся в цепях наступающей пехоты.

Командир противотанкового дивизиона капитан Житник сообщил, что вести огонь прямой наводкой очень трудно: из снежных окопов не видно целей, а стрельба с лыж не получается. Большие потери в орудийных расчетах.

Понимая бесполезность повторных атак, полковник Симонов приказал командирам батальонов закрепиться на достигнутых рубежах и немедленно эвакуировать всех раненых, замерзавших на скатах высот. Остатки 2-го батальона, понесшего наибольшие потери, были распределены по частям в качестве пополнения.

Наш командно-наблюдательный пункт в этот день был обнаружен немцами и подвергся обстрелу. Завыли тяжелые снаряды, с нарастающим свистом приближаясь к нам. Мы успели укрыться в блиндаже. Земля вздрагивала. Прыгало пламя в коптилке, сделанной из снарядной гильзы. Близкий разрыв отбросил плащ-палатку, служившую дверью, в нос ударило запахом гари. Блиндаж — объемом десять кубометров — сразу превратился в душный, пыльный мешок. В горле першило, дым и пыль затрудняли дыхание.

Еще разрыв. Над головой разошлись бревна.

— Саперы, черти, только два наката сделали. Вот уж покажу я им после боя, — ворчал Симонов.

Грохот затих, обстрел прекратился. Выбравшись из блиндажа, люди с удовольствием вдыхали свежий морозный воздух. Вся опушка леса была изрыта большими воронками, из которых еще шел дымок. Деревья скошены, торчали расщепленные высокие пни. Снег кругом почернел. Погибли два радиста: снаряд попал прямо в их окоп.

«Вот так и мы долбим, долбим опорный пункт, расходуем сотни снарядов, а противник отсиживается в блиндажах, землянках и „лисьих норах“, — подумал я. — Грохота много, а результат невелик…»

На следующий день бригада предприняла еще одну попытку овладеть Синявинскими высотами. Мы опять понесли потери, но вперед не продвинулись.

— Довольно! Хватит перемалывать свою пехоту! — заявил полковник Симонов. — Пусть добавят нам артиллерии и снарядов. Ни у меня, ни у соседей успеха нет. Зря людей губим!

К чести полковника надо сказать: как он решил, так и сделал. Мы вели бой небольшими группами и производили ночные поиски. В общем, создавали шум. Командир бригады всячески старался уменьшить потери, сохранить личный состав.

Над Синявинскими высотами в морозном воздухе полыхал фейерверк. Это противник освещал ракетами подходы к своему переднему краю.

Дальнобойные немецкие батареи систематически вели огонь по району обводных каналов, прижатых к Ладожскому озеру, где тянулась железная дорога. Днем движение на ней замирало. Зато ночью эшелоны с грузами шли в Ленинград один за другим почти впритык.

Всех нас злило то, что противник держит важнейшую артерию под обстрелом. Всем хотелось согнать врага с господствующих высот и отбросить подальше от Ладожского озера.

Состав артиллерийских групп в бригаде изменился: артполки 2-й артиллерийской дивизии были заменены 109-м и 120-м минометными полками из той же дивизии. В каждом полку по тридцати шести 120-миллиметровых минометов. Сила большая. Мы вначале обрадовались, но пришлось тут же разочароваться. Боеприпасов на день боя этим полкам было выделено мизерное количество: по восемь — двенадцать мин на миномет.

— Опять голыми руками Синявино брать придется, — недовольным голосом сказал майор Капустин, когда командиры полков покинули нашу землянку.

Утром 13 февраля после непродолжительной артиллерийской подготовки два батальона нашей бригады атаковали Синявино. Запланированный бомбовый удар авиации не состоялся из-за нелетной погоды. Роты, встреченные сильным заградительным огнем противника, залегли, а потом, неся потери, начали отползать назад. Такая же участь постигла и наших соседей. Эта неудача обескуражила нас.

— Пехота несет большие потери, а мы, боги войны, никак врага подавить не можем, — сердито сказал Капустин.

— Раз Синявино не взяли, плохие из нас боги получаются, — ответил я.

На следующий день мы повторили атаку — и снова безуспешно. Противник крепко держался за свою ключевую позицию. Я был вызван к начальнику артиллерии армии генералу Калашникову с докладом.

Мы подъехали к штабу артиллерии, разместившемуся в землянках, врытых в насыпь обводного канала. Свист тяжелых снарядов прижал нас с шофером к земле. Когда смолк грохот разрывов, я увидел в одном месте груду развороченных бревен. Это была землянка Дмитрия Дмитриевича Калашникова…

Погиб замечательный командир.

Контрбатарейная группа огневыми налетами обрушилась на вражеские батареи, мстя за смерть генерала. После этих налетов враг замолк на целые сутки.