Александра Давид-Неэль - Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая

Обслуживающий персонал поезда был довольно неплохо одет. Проводники спальных вагонов надевали на остановках, когда им надо было выйти по делу или чтобы немного размяться, меховые пальто и толстые перчатки. Впрочем, я заметила, что люди, смазывающие пути, и другие подсобные рабочие, занятые на железной дороге, ходят буквально в лохмотьях. Стоило ли ехать в Китай, чтобы встретить бедолаг в таком отрепье?

На многих станциях я видела людей, выстроившихся в очередь у ларьков, торговавших хлебом, и я решила, что его доставляли туда поездом: нашим или одним из тех, что стояли рядом на путях. Наверное, некоторых покупателей мучил голод: купив батон, они тотчас же жадно откусывали от него кусок. У других прилавков, окруженных менее густой толпой, люди протягивали продавцам небольшие бутылки. По-видимому, там разливали спиртное. Во всем этом отнюдь не чувствовалось благополучия и веселья.

— Неужели обитатели здешних краев не могут сами печь хлеб? — спросила я переводчика. — Почему они ждут, когда его привезет поезд?

— Те, кого вы видите, входят в бригады, временно работающие на железной дороге, — ответил он.

Данное объяснение необязательно соответствовало действительности: не следует слишком доверять сведениям, которыми потчуют любопытных туристов. Я наблюдала, как изрядное число людей, сделав покупки, уходят со станции. Было непохоже, чтобы работа удерживала их возле железной дороги. Кроме того, с ними были маленькие дети.

В других местах крестьянки выставляли на продажу яйца и прочие продукты, но им не разрешалось подходить к поездам или предлагать свой товар на привокзальной территории. Чтобы добраться до них, надо было перейти через рельсы или идти по снегу — разумеется, многие пассажиры предпочитали вместо этого пополнять свои запасы в палатках-буфетах, установленных на перроне некоторых станций. Торговля сельских жительниц вряд ли была очень успешной.

Когда я смотрела на этих женщин, у меня возникал один вопрос: добровольно ли они торговали продукцией собственных хозяйств? Как известно, в России осталось очень мало независимых крестьян; большинство из них было вынуждено вступить в коллективные хозяйства и внести туда все, что им принадлежало. Я читала, что лишь эти сельскохозяйственные товарищества уполномочены продавать свои изделия туристам. Но если товары, которые предлагали крестьянки, были такими же, как и продукция коллективных хозяйств, почему им был запрещен доступ на вокзальные перроны и чем они отличались от продавщиц в станционных ларьках?

Переводчик, к которому я обратилась за разъяснениями, дал мне столь невразумительный ответ, что я так и не смогла ничего понять. Впрочем, роль этого человека явно сводилась к тому, чтобы оказывать нам помощь в бытовых вопросах, а отнюдь не просвещать нас относительно советских нравов и обычаев. Почему он не старался удовлетворить наше любопытство: из-за своей лени или потому, что ему это запрещали? Как только вопросы туристов становились слишком прямыми или настойчивыми, он исчезал и затем долго не появлялся.

Не надеясь получить четкие ответы на то, что мне хотелось бы узнать, я в основном предпочитала смотреть в окно, на места, мимо которых мы проезжали. К тому же на сей раз я отправилась в путь не как репортер, и живой интерес, который вызывала у меня новая Россия десятью годами раньше, значительно ослабел.

Почти все крестьянские дома, встречавшиеся мне на пути, были поистине жалкими.

Я пишу это со смехом, ибо в лачуге, где я нахожусь сейчас, и вовсе нет никаких удобств. Должно быть, даже самые неказистые избы, вызывавшие у меня тогда жалость, сейчас показались бы мне уютными.

В последующих главах читатель узнает о событиях, в результате которых я оказалась здесь, в отдаленном уголке Тибета, на горном уступе высотой 3000 метров, в крошечном деревенском домике. Я чувствую себя вольготно в этом примитивном жилище, в то время как где-то далеко бушует война. Мне смертельно надоели бомбежки и треск пулеметов; ничто не нарушает безмятежного покоя гор, а я от природы люблю одиночество [9].

Стало быть, мое положение нельзя сравнить с жизнью тех, кто обитает в убогих хижинах, которые я видела в Сибири. Эти люди не по собственной воле выбрали себе такой кров или временно обосновались в нем в силу исключительных обстоятельств. Это их постоянные дома, где многим суждено прожить всю жизнь. Поэтому их с полным основанием можно назвать «поистине жалкими».

Уже в первые дни после отъезда я поняла, что ревностная забота о чистоте, проявленная в Москве, очевидно, больше не повторится. Увы!

На протяжении всего пути ни постельное белье, ни полотенца больше не меняли.

Еще одно замечание. Покупая железнодорожные билеты в одном из отделений «Интуриста» (лишь это агентство уполномочено их продавать), человек также приобретает обеденные талоны [10], действительные на советской территории.

Эти талоны подразделяются на две категории, и разница в их стоимости довольно значительна [11].

Я допускаю, что нет достаточных оснований для того, чтобы одни люди питались лучше других. Я бы охотно согласилась на единое меню, но для чего нас с Ионгденом вынудили заплатить несколько лишних сотен франков и ничего не дали взамен?..

Что касается купе, они существенно отличаются друг от друга в зависимости от класса. Купе первого класса более просторные, в них нет верхней полки, нависающей над нижней, и туалетная комната находится рядом, в то время как пассажиры второго класса пользуются одним-единственным умывальником, расположенным в очень тесной уборной в конце коридора.

Как только мы оказались в Сибири, количество пассажиров значительно возросло; число людей, ехавших в нашем непомерно длинном поезде, было сравнимо с населением большого села. Это отразилось и на нашем комфорте. Пассажиры мягких вагонов посещали единственный на весь поезд ресторан, никогда не пустовавший с утра до вечера. Мы ели в помещении, густо насыщенном табачным дымом, с всегда наглухо закрытыми окнами. Здешняя стряпня, поначалу довольно сносная, день ото дня становилась все более отвратительной. Как-то раз я нашла в поданном мне блюде жеваный окурок. Меня очень выручала икра, которую подавали в большом количестве; к сожалению, вскоре пропал белый хлеб, и нам приносили только ужасный рыхлый черный и прогорклое масло.

Любезность обслуживающего персонала немного скрашивала недостатки подобного рациона. Метрдотель и повар изо всех сил старались нам угодить, но у этих славных людей не было самых необходимых продуктов для полноценного питания. Некая дама, в конце концов, догадалась заказать обычный вареный картофель, чтобы есть его с икрой. Владелец лимонов, подвергшихся обработке на границе, предложил использовать их в качестве приправы. Начало было положено: я угостила попутчиков шоколадом, другой пассажир отдал банку варенья, третий — несколько кусков нуги… Сказывалось влияние советской среды: мы становились коммунистами!