Крис Хит - Robbie Williams: Откровение

Это заставило вас задуматься над тем, что вообще с вами происходит?

«Я уже до такой точки дошел, где все равно — жив ты или мертв. Это не самое здравое место. Мягко говоря. Но просто зависимость и все, что я принимал, довели меня до того, что мне было уже плевать».

Так думали ли вы, что вы в опасности?

«Ага. Понимал, что в дерьме».

И о чем думали?

«Думал: помираю, но это меня не волнует».

Грустная мысль.

«Да вообще кошмарная. Я, понимаешь, в очень-очень темных местах оказался. Самых, наверное, мрачных, куда только можно добраться. Если есть какие-то уровни там — то снова их посетить я не хочу».

А почему вам было все равно?

«Я думаю, что зависимость уничтожает саму способность к неравнодушному отношению. Собственно, поэтому так много народу умирает, будучи наркозависимыми. У меня лично была самая гигантская апатия в жизни».

А дни как строились?

«Днем я приходил в себя после того, что было ночью».

А ночи?

«Ну снова шлялся и все делал, что обычно».

А остальное время?

«А не было никакого остального времени. Все — только это».

Странно, но единственное, что не употреблял Роб даже в самые плохие времена, — выпивка.

Одна из причин, как он вспоминает — если он честен сам с собой — чистое тщеславие.

«Выпивка, — утверждает он, — делает меня гигантом ».

Возможно, и какие-то рудименты гордости остались — он до сих пор упорно вспоминает это маленькое достижение: «Я столько прошел без выпивки — и сейчас не пью».

И возможно также, по его словам, таким способом он заговаривал себя — не так, дескать, все плохо. А если бы пил — ну, тут уж пришлось бы признать, что на самом деле у него проблемы…

В начале февраля я проезжал Лос-Анджелес и зашел к нему в гости.

«Помню, ага».

Вам было плоховато.

«Ага, с ума сходил».

Внезапно звонил телефон и вы бежали на улицу кого-то встречать.

«Ага, там так было: окно машины опускается, из него высовывается рука с пакетиком, я беру его, отдаю деньги, и никто со мной, как с настоящим наркоманом, не разговаривает. Чистый бизнес: товар привез — уехал. Обычно я с дилерами болтаю».

Я помню, что странный способ маскировки был избран: ты типа говорил, пойду-ка я и занюхаю кокс в одиночестве.

«Ага».

Даже тогда, в то жуткое для тебя время, ты как будто воспроизводил режиссерский комментарий.

«Ага, правду говорю с усилием. По большей части».

А я помню, пока тут гостил, что ты довольно много времени валялся в постели, все время мне рассказывая про те страницы в автобиографии Гари Барлоу, которые тебя особенно раздражали.

«Ага. Когда ты закидываешься немеряно „Адеролом“, тебя может заклинить на чем угодно. И до рехаба меня конкретно клинило на автобиографии Гари Барлоу».

Я подумал, что тебя взбесила некая несправедливость в этой книге.

«Взбесила? Ну, пока он не написал „Я был абсолютным говном по отношению к Робби Уильямсу и хочу воспользоваться данной возможностью попросить прощения, и не могу дождаться возможности все исправить…“, я так и думал».

Этот визит получился проблемным. В художественной литературе, когда персонаж катится по наклонной, в сюжете есть момент, когда главный герой вдруг понимает, что происходит. Тут у всех с глаз пелена спадает, все вдруг в курсе , и начинается исцеление. Но одна из нерешаемых проблем с Робом заключается в том, что во всех трудных ситуациях, включая эту, он умеет показать, что-де он все прекрасно осознает всю трудность своего положения и прекрасно понимает, как вы его видите, и разговаривает с тобой об этом он совершенно честно и открыто, и даже предвидит все твои хорошие мысли и добрые советы — вот прямо как со мной в тот вечер у него дома. И на самом деле вот это вот самоосознание ситуацию только ухудшает, потому что подрывает надежду на то, что он внезапно поймет .

А что он должен понять, если он и так уже все прекрасно знает?

Можешь ли ты сказать, что окружающие за тебя волновались?

«О да. Окружающие волновались. Поэтому вмешались, отправили меня в клинику и тем спасли мне жизнь».

Через пару дней после моего визита в Лос-Анджелес должны были заехать его менеджеры, Тим Кларк и Дэвид Энтховен. Они сообщили Робу, что есть разговор. Он сразу понял, что имеется в виду. Он уже почти ополоумел, но дураком не был. «Я уже лежал в рехабе, и знал, что там так скучно, что мозги высыхают. Это было последнее место, где мне хотелось бы оказаться. Также это означало, что моя зависимость закончится, а я уже втянулся очень сильно».

Но при этом он знал .

Тим и Дэвид запланировали приезд на среду, так что в понедельник Роб оторвался по полной. Он так рассчитал: во вторник приду в себя, в среду я лицом к лицу с ними и их претензиями.

Но во вторник, когда он лежал на софе, приходя в себя, он услышал открывающуюся внизу дверь и громкие голоса, которые все приближались.

«И как только я услышал их голоса, я подумал: все, игра проиграна, меня кладут в рехаб», — говорит он.

«Роберт, вы сейчас выглядите как кусок говна…», начал Дэвид, но Роб прервал его. Ему не нужно было слушать всякие доводы, аргументы и убеждения. Эту часть он мог пропустить.

«Да можешь не говорить… Дейв, епты, я лягу в клинику, не дави, — остановил его Роб. — Лягу, лягу… ложусь».

Они сообщили, что его ждет частный самолет. На улице — машина. «Думаю, они ожидали, что я буду спорить», — говорит он.

А ты знал, что кто-то вмешается?

«Вмешательство или смерть, ага».

Ну ты все-таки почувствовал какое-то облегчение, когда кто-то вмешался?

«Раздражение почувствовал. Очень-очень сильное — от того, что я довел себя до такого состояния, что нужно вот туда ехать и такие вещи делать. Но, опять-таки, я не хотел, а ноги сами несли меня в машину, которая меня отвезла к самолету, который доставил меня в рехаб. Ну и вот сижу я в этом самолете, который несет меня в Аризону, и колочу ногами по сидению впереди меня, от злости на то, что я опять в таком же положении — ну просто поверить не могу! Я это все, сука, ненавидел просто. Все ненавидел».

Что бы случилось, если б ты не поехал?

«Меня бы сейчас в живых не было. Точно. Умер бы, нах».

От чего?

«От передоза. Причем случилось бы это в ту же среду или даже во вторник. Вот в тот самый вторник, когда они приехали и меня забрали — той ночью это могло бы случиться».

Январь 2016 года

В студии он работает над очередной песней, которую назвал «My Intentions Are Good». Он предлагает строчку текста «Ты должен уметь прочитать мои мысли» и объясняет, что конкретно это значит.

«Иногда, — говорит он, — Мне кажется, что голоса в моей голове так громки, что их все могут услышать. Вот когда я на телевидении, у меня берут интервью, а люди снаружи, которые не могут услышать, что я говорю, начинают: „О, ты на телеке, на телеке! Ты все просрешь! Просрешь! А телевидение покажет!“ Вот такие штуки моя голова выкидывает».