Крис Хит - Robbie Williams: Откровение

Ну и потом каждый день их носил.

Насколько набирать вес и отращивать бороду было способом «распопсовить» себя, перестать быть звездой? И сделать себя непригодным для исполнения этих обязанностей?

«Ну, мы-то с Айдой питались совершенно одинаково, но у нее просто метаболизм гораздо быстрее. Так что ей ничего, а я разжирел. В отношениях такое часто бывает — когда не надо заниматься охотой и собирательством — тормоза отказывают. Я помню, тогда как-то смотрел телепередачу про самого толстого мужчину в мире, в Южной Америке, и там приводились графики и картинки — сколько шоколада он съедает, и у меня мысль: так, ну у меня-то все не настолько запущено, так что у меня все нормально. Но мы, конечно, налегали на еду».

Я помню, что видел тебя тогда — ты казался довольно расслабленным и, так сказать, в себе. Ты сам себе вроде очень нравился.

«Возможно, потому что работа на горизонте не маячила. Я не обязан был идти куда-то и делать что-то, от чего мне физически плохо. И я нашел реально отличного друга».

И кемпинг в саду?

«Да, это было лето кемпинга в саду».

А зачем такое?

«Ну началось все с того, что мы отказались от всякого гламура и отправились в пустыню поглядеть на Joshua Tree, юкку древовидную. Поехали в кемпере — фургончике с койками и кухней, а я еще шефа захватил. И вот там под звездами — как на другой планете. Потом мы в другое место поехали, поблизости. Там обнаружился кемпинг, но его владельцы какие-то не очень приятные. Какие-то прям властные чересчур. А мы просто хотели тихо отдохнуть и расслабиться. После этого мы поехали в парк для кемперов в Малибу, но там оказалось грязно и сервис ужасный. А мне очень хотелось и дальше жить в кемпинге, но не в таких. Так что мы просто взяли да поставили палатку на задах сада».

И заходил в дом целый день?

«Заходили попить и попи́сать только. Вокруг моей палатки поставил заборчик, а в ней — генератор тока и нормальную кровать. Ну то есть мы реально жили на улице. Ночи напролет сидели в креслах и смотрели на звезды. К одной палатке прибавилась потом вторая, а там и пять их стало. В палатках друзья жили, а одна — для охраны».

А охрана почему не в доме?

«Потому что мы-то на улице. И мы боялись!»

В те месяцы, которые стали годами, он редко покидал свое имение, но однажды поехал на машине с другом, который навестил его в обед, в его отель в Голливуде. Именно тогда, когда Роб выглядел настолько не похоже на того всем известного Робби Уильямса, он столкнулся со старыми друзьями. И хотя он был очень рад увидеть их, но трудно представить себе более контрастных личностей по отношению к нему тогдашнему. Это были Ант и Дек.

«Они шли к себе в отель, так что я к ним присоединился, — вспоминает он. — На мне был надет мой оби-ван-кеноби. Они подумали, что я рехнулся нафиг. Парни они блистательные совершенно, но это самые нормальнейшие люди на свете. А тут вдруг появляется их приятель-поп-звезда, разжиревший на 45 фунтов, с бородищей, в кафтане — никто из Ньюкасла не поймет такое, верно ж? Уверен, они решили, что я болен психически. Таким я, может, и был в то время».

В годы его отсутствия на сцене как-то пошел даже слух, что он умер.

«Да, я сам такое слышал, действительно, — подтверждает он. — Я просто не выходил никуда три недели. Люди подумали, что я помер. А я просто пончики ел».

Сентябрь 2016 года

Он летит на частном реактивном самолете в Германию, чтоб поговорить о себе. В следующие несколько недель произойдет еще несколько подобных поездок. Иногда он только в самолете интересуется: куда летим?

Интервью эти в основном идут проторенной дорожкой. Обычно первым или вторым вопросом — в чем смысл названия альбома The Heavy Entertainment Show . Обычно в ответе он упоминает бабушкин дом:

«Софа у моей бабушки на улице Ньюфилд, город Сток-он-Трент, в доме с террасой, удобства на улице. Бабушка обо мне очень заботилась и сильно любила, без, знаете, тыканья пальцем. Просто — любила. Кормила меня углеводами сплошными: хрустящая картошка на хлебе с маслом, чай с кучей ложек сахара, а еще — шоколадки, любовь, телевидение, на котором боги. Когда я был маленьким, в Британии вещало всего три телеканала, то есть вся страна смотрела одно и то же. А в углу телевизор, и те, кого он показывал, были богами, и я был счастлив их видеть. Очень вдохновляли. Я хотел быть на них похожим. Хотел тоже появляться на телеэкране и вращаться в среде богов. Но не знал, как мне этого добиться. Мне это представлялось таким же невероятным, как растянуть резиновую ленту от Сток-он-Трента до Венеры. Я не знал, как туда добраться, просто мне туда хотелось — и все. Я ностальгирую по тому времени, из-за наивности. Шоу-бизнес — это как в „Волшебнике страны Оз“: приоткрываешь занавес, и там такой человечек с громкоговорителем. Но до того действительно ж был волшебник, и он реально был богом, и я по тому времени ностальгирую. И вот всех тех людей, которые в то время в Англии выступали в пятницу и субботу вечером, называли light entertainment — легкое развлечение. Но сила этого легкого развлечения для меня оказалась столь огромной, что я бы не сказал „легкое“, я бы сказал „тяжелое“, и из-за этого-то я и стал артистом — просто пытался стать таким, как они. Вот отсюда „Шоу тяжелого развлечения“».

Это стандартное объяснение, но иногда он отклоняется и говорит что-то вроде такого: «„Шоу тяжелого развлечения“ — это мир, в котором мы живем, от мирового кризиса до кофейни, где сидишь и смотришь на прохожих. Смотреть на людей — тяжелое развлечение. Вставать и менять подгузник Чарли — тяжелое развлечение. Выходить на сцену и быть каналом для десятков тысяч отдыхающих — тяжелое развлечение. Ты развлекаешь людей вне зависимости от того, любят они тебя или ненавидят. Развлекаешь их ненависть, а если любят — то их любовь».

А иногда получаешь и такое:

«Я выдумал историю про заглавие альбома потому, что интервьюеры об этом спрашивают. Тебе врать не буду. Я чувствую, что был честен и откровенен. Ну просто я подумал: о, какой интересный, броский заголовок!»

Все эти ответы по-своему правдивы. (Воспоминания о детстве в бабушкином доме — это от сердца, это для него очень важно.) Каждый из них — причем третий ответ ничуть не более, чем первые два — честная попытка и развлечь, и удовлетворить сидящего напротив собеседника, кем бы он ни был. Единственная фантазия, которая проходит через весь процесс интервью, заключается в том, что люди находят довод сделать что-то и делают это. В жизни очень редко так бывает, причем и у Роба тоже. Мы обычно что-то делаем и только позже, если времени хватает и резонов, пытаемся понять, почему мы так поступили.

В автомобиле Роб и его свита молчат. Возможно, его мозг после разговоров о себе длинною в день разматывает и обрабатывает, что он сказал и что не сказал, что ему следовало сказать, а чего говорить не следовало. И все-таки мне интересно, какие завихрения мысли заставили Роба в конце концов сказать такое: