Владимир Набоков - Письма к Вере

Демидов, этот бородатый глист, со мной холодно-любезен – зато П. Н. несколько «отошел» после моего последнего contribution, – а то воспринял моего Черныша как личную обиду, ибо сам сейчас занимается той эпохой. (Сейчас был звонок телефонный. Иван. «Хотя вы, дорогой, все это и списали откуда-то – но прекрасно!») Зеку вижу очень редко. Он кисл и как-то потерян. Взял у Раисы серебряную вазочку. Желтые башмаки отдал в починку – разинулись. Люблю тебя, моя жизнь.

В [136].

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Прага, улица Коулова, 8

Му darling, есть пытка водой, но есть и пытка присутственным местом: после ужасных блужданий по оным получил наконец carte d’identité, по которой тотчас взял и французскую визу aller et retour (так что чешскую поставят уже безусловно). Однако, как следовало ожидать, русское ведомство ошиблось: она годна только для меня, т. е. для тебя тоже готова, но ты должна лично за ней прийти [137](и по ней могу тотчас получить французский нансеновский паспорт). Тебе ж придется либо-впрочем, я тебе еще это напишу, – во всяком случае, тревожиться тебе не о чем (буду в понедельник об этом еще говорить с одним специальным человечком). Если же вообще мы намерены до 7 июля переехать во Францию, то все совсем просто: за несколько дней до истечения тебе поставят визу французскую. Можно и чешское правожительство без труда добыть, для трамплина. Меня безумно волнует, как ты доехала. Боже мой, мое счастие, как я рад, что ты выбралась! Получил от Анюты милейшее письмо и сегодня выслал тебе 500 кр.

Третий день хожу с дикой (дикой) зубной болью. Пришлось пойти к дантистке и убивать нерв. Думаю в среду или четверг выехать в Прагу. Жду от тебя письма! Завтра восьмое – и мы в разлуке. Скорее, – я больше совсем не могу! В понедельник попытаю чешское консульство. Как ехал мой маленький? I am tremendously happy you are in Prague. Как ты нашла маму? Целую ее. До очень скорого my own darling…

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Прага, улица Коулова, 8

Мое дорогое счастье, я очень беспокоился, твоя открыточка пришла только сегодня. Я хочу подробностей, как он ехал, маленький мой, трехлетний, как встретился с мамой, узнал ли ее по портрету… Я даже не знаю, где ты остановилась. Как долго, собственно говоря, продлится высылка мне визы? Я хотел бы выехать в четверг. Боюсь, что ты взволнуешься насчет своего паспорта, но надеюсь, что через бонома, которого завтра увижу, можно будет это как-нибудь урегулировать. Во всяком случае хорошо, что я успел добыть свой перми. Ты ж на всякий случай узнай насчет чешского правожительства. Или до 7 – VII приедем сюда?

Получил одновременно известие от Галимара, что они читают «Despair», и известие от «Albin Michel» (через Дусю) очень отрадное: их читатели дали блестящие отзывы, так что есть все шансы, что «Albin» книгу купит. Быть может, этой фразой я толкнул счастие под локоть и уже все расплеснулось. Посмотрим.

С «Фиальтой» бесконечная возня: Рош переписал не только очень неразборчиво, но еще наделал новых ошибок. Сдам вещь только во вторник. Эта переписка, плюс префектура, плюс зловещая зубная боль, которая и сегодня (борьба нерва с мышьяком) то и дело просыпается, потягиваясь и вздрагивая, несколько меня измучили. А главное, я хочу поскорее приехать к тебе, моя любовь… Как я счастлив, что мы разделались наконец с Германией. Никогда, никогда, никогда я туда не вернусь. Будь она проклята – вся эта холодная сволочь. Никогда.

«Наношу» прощальные визиты. Обедал с Буниными. Какой он хам! («Еще бы не любить вас, – говорит мне Ильюша, – вы же всюду распространяете, что вы лучший русский писатель». Я: «То есть как распространяю?!» – «Ну да, – пшиете\») Зато Вера Николаевна хотя придурковата и еще все жаждет молодой любви («Он иногда так груб со мной, – Лёня», – сказала она мне с каким-то гнусным маточным удовольствием о Зурове), но крайне благожелательна и оказала мне много милейших услуг. А Иван с ней разговаривает, как какой-нибудь хамский самодур в поддевке, мыча и передразнивая со злобой ее интонации, – жуткий, жалкий, мешки под глазами, черепашья шея, вечно под хмельком. Но Ильюша ошибается: он вовсе не моей литературе завидует, а тому «успеху у женщин», которым меня награждает пошловатая молва.

Был я только что у Рашели. Сейчас за полночь. Я здорово устал. Милая любовь моя, как я люблю твой почерк, эту бегущую тень твоего голоса… Завтра жду длинного письма. Ласкаю чужих детей – милейшего младенца Иры Б., чудесную девочку Рощиной (он – Рощин – очень симпатичен, – проводил меня вчера к дантистке).

Видался с Люсей, совершенно замучившим меня разговором о carte d’identité. Насколько я понимаю, теперь через два месяца мебель может двинуться в Париж. Так?

Если б ты знала, как мне хочется писать «Дар». Целую тебя много, много, моя любовь. Устал, перо слепнет и спотыкается. Вчера искал тщетно для мальчика открытку с поездом. В одной лавке мне сказал продавец: «Нет у меня с поездами, mais si vous voulez avec de jolies filles…» Какие тут цветут красные каштаны!

В.

Париж – Прага, улица Коулова, 8

Му love to the little man.

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Прага, улица Коулова, 8

Любовь моя, получается какой-то чудовищный кошмар с визой. Я тебе не писал , что мне ее ставят, – напротив, я умолял и умоляю как-нибудь поэнергичнее нажать в Праге. Как я ни уговаривал чешского консула – трижды всего был там, – мне не выдается виза: 1) без запроса, который длится около двух недель, 2) без разрешения из Праги же на выдачу визы, невзирая на то, что паспорт годен меньше чем на 2 месяца вперед. Я на всякий случай подал прошение в Прагу (в Мин. внутр. дел), но непременно нужно, чтобы там нажали – и главное, объяснили насчет истечения. Прилагаю записку, куда именно пойти и под каким номером. Все это совершенно ужасно. Главное, что меня сейчас беспокоит, это вопрос Франциенбада. Душенька, любовь моя, я больше не могу здесь торчать, это становится застенком – эта разлука, – и я хочу, чтобы ты отдыхала, а не волновалась так. Ты же не можешь ехать во Франбад без меня, одна с мальчиком, это же не отдых будет, а продолжать жить в Праге тоже, вероятно, утомительно, да и дорого. I have set my heart on going to Prague and Fran-bad – и теперь отказаться от этого не могу и не хочу. Пожалуйста, сделайте все, что можно, в смысле нажатия в Праге, а я со своей стороны попытаюсь все-таки добыть франц. нан-сен. пасп., который до истечения этого, гнусного не выдается. I cannot tell how utterly miserable I am and how I long to see you, жизнь моя. Только не делай ничего бестолкового и не выезжай во Францию, покуда не будет совершенная уверенность, что никаких нет сил в мире для получения мною чешской визы. Высылаю тебе еще 500 фр. – I adore you, все это бессмысленно и так мучительно, словно судьба prend plaisir мучить нас. Душенька моя дорогая, бессценная, солнышко мое, умоляю попытаться устроить мой приезд!