Р Гэдни - Говорит Альберт Эйнштейн

Первая провокационная статья Вейланда выходит в берлинской газете «Теглихе рундшау». «Герр Альберт Великий восстал из мертвых. Он не только украл чужие работы, но и математизировал физику до такой степени, что другие физики вынуждены чувствовать себя дураками. Теория относительности — не что иное, как лживая пропагандистская, выдуманная от начала до конца история». Другая статья Вейланда публикуется на страницах правой газеты «Дойче цайтунг», где он критикует позицию Немецкой национальной народной партии по «еврейскому вопросу», которая кажется ему слишком мягкой. Он не признает отчет британской экспедиции по наблюдению затмения, напечатанный в журнале «Ди натурвиссеншафтен». В газетах «Берлинер тагеблатт» и «Берлинер иллюстрирте» высмеивают сравнение Эйнштейна с Коперником, Кеплером и Ньютоном. Впрочем, все это происходит по вине самого Альберта.

Вейланд не отступает: в большом зале Берлинской филармонии, где собралось 1600 человек, он разносит теорию Эйнштейна в пух и прах.

«Вряд ли когда-либо в науке была создана научная система с такой неприкрытой пропагандой, как общий принцип относительности, которая при ближайшем рассмотрении, как никакая другая, нуждается в проверке».

В зале раздают антисемитские брошюры, продают значки со свастикой.

Альберт сидит и слушает. Рядом Эльза, она держит его за руку.

Эльза, потрясенная всем происходящим, не может сдержать слез.

Свободной рукой Альберт отстукивает на коленке колыбельную «Сияй, сияй, маленькая звездочка», положенную на мелодию Моцарта из «Двенадцати вариаций на „Ah, vous dirai-je, Maman“», К. 265.

ЗАЛ БЕРЛИНСКОЙ ФИЛАРМОНИИ

Они остаются послушать, что скажет Эрнст Герке.

По словам Герке, «теория относительности — это массовый научный гипноз; непоследовательный, солипсический и экспериментально не подтвержденный».

Сияй, сияй, маленькая звездочка.

Нет никакого сомнения, что эти нападки разгорелись на почве антисемитизма. Новая Веймарская республика так и бурлит от подавленного гнева и насилия.

Альберта оскорбляют слухи об отъезде из Германии.

Его квартиру наводняют письма с выражением поддержки от простых евреев, пасторов, профессоров и студентов.

Из Лейдена пишет Пауль Эренфест, обещая Альберту поспособствовать его назначению профессором в Нидерландах, если он решит покинуть Германию.

Берлинские газеты печатают письма в его поддержку от фон Лауэ, Генриха Рубенса и Вальтера Нернста. Макс Планк и Фриц Габер упрашивают его не уезжать из Берлина. Альберт делает решительное заявление крупнотиражной газете «Берлинер тагеблатт».

Альберт считает, что антирелятивистская кампания, можно сказать, схлопнулась, в шутку добавляя, что он не собирается «бежать от флага», по замечанию Зоммерфельда. «У моих оппонентов была неплохая идея привлечь в свои ряды дорогих мне людей. Представляете, как я смеялся, читая это!.. Забавы ради когда-то давно я посетил одно собрание и больше не воспринимаю всю эту суету всерьез».

Но Эльзе он признается, как сильно его ранила эта история.

СОБРАНИЕ НЕМЕЦКИХ ФИЗИКОВ И ДРУГИХ УЧЕНЫХ В БАД-НАУХАЙМЕ, 1920 г.

— За что Ленард так на нас ополчился? — спрашивает Эльза.

— Просто он антисемит. Скрытный. Чахлый. Самовлюбленный. И вообще заурядный школяр.

— Но с Нобелевской премией.

— Это еще ни о чем не говорит. Собой я воплощаю все, что он ненавидит. А вот англичане меня поддерживают. Для Ленарда я еврейский шарлатан. То есть еврей равно шарлатан. Такая у него математика. И таких, как он, — целая ватага. К примеру, он утверждает, что любая полемика в физике — с подачи евреев. Верит в духовное содержание всего сущего. В духе натурфилософии Гёте и Шеллинга. Только арийцы, видишь ли, понимают, что исследовать гипотетическую взаимосвязь в природе, на которой базируется естествознание, есть прерогатива нордического типа.

Эльза глубокомысленно кивает.

— Материализм пагубно влияет и на коммунизм в целом, и на еврейский народ — врагов германского величия — в частности. Вся эта псевдонаука сродни мистицизму.

— Ты прав, Альберт.

— Бездарщина он.

— Он ненавидит тебя за то, что ты велик духом.

— Великие духом всегда сталкивались с жестоким противостоянием посредственностей.

К восьми часам вечера (в 20:15, если быть точным) перед входом в купальню № 8 на территории курортного городка Бад-Наухайм собирается 600 человек. Попасть внутрь не так-то просто. Узкая одностворчатая дверь зафиксирована в открытом положении. На входе дежурят представители «Союза немецких математиков» и «Немецкого физического общества», пропуская в зал по одному. К девяти часам сумели войти все собравшиеся. Кому-то достались сидячие места, другие располагаются вдоль стен или толпятся в проходе.

Первыми выступают Герман Вейль, Густав Ми, Макс фон Лауэ и Леонард Гребе, подогревая интерес публики перед началом основной дискуссии, которая продолжалась пятнадцать минут.

Альберта прерывают выкрики из зала. Председательствующий на слушаниях Планк явно не справляется с поддержанием порядка. Речи дискутантов скомканы и невнятны.

Эльза сидит словно в воду опущенная.

После затянувшихся пререканий австрийский физик Феликс Эренхафт и его жена предлагают Эйнштейнам прогуляться в парке и поужинать где-нибудь подальше от коллег-физиков, чтобы Альберт мог прийти в себя.

За столом Альберт произносит:

— «И кровь и гибель будут так привычны, / Ужасное таким обычным станет, / Что матери смотреть с улыбкой будут, / Как четвертует их детей война». Градус насилия возрастает. Антисемиты крикнут: «„Пощады нет!“ — и спустят псов войны».

И снова они с Эльзой едут за границу. На этот раз в Аргентину, Бразилию и Уругвай.

Из Гамбурга они выходят на борту лайнера «Кап Полонио». В дороге Альберт коротает время в обществе философа Карла Йезингхауса и очаровательной феминистки Эльзы Иерузалем, автора бестселлера «Красный дом» о жизни венских проституток. Он дарит ей свою фотографию с автографом:

В Буэнос-Айресе, Монтевидео и Рио-де-Жанейро у Эйнштейнов бесконечной чередой проходят встречи то с чиновниками, то с учеными, то с какими-то шишками из еврейской и немецкой среды.

В октябре 1927 года Альберт заселяется в номер отеля «Британник» в Брюсселе, чтобы в числе самых выдающихся физиков мира принять участие в пятом Сольвеевском конгрессе. Семнадцать из двадцати девяти присутствующих либо уже лауреаты Нобелевской премии, либо скоро станут таковыми.