Евгений Чазов - Как уходили вожди

Вечером на приёме по случаю 70-летия академика Ю. М. Лопухина меня отвёл в сторонку президент медицинской академии В. И. Покровский и, смущаясь, сказал: "Ты уж извини, мы тебя представляли к награде, но Борис Николаевич из списков награждённых тебя вычеркнул". Находясь ещё под впечатлением утренней телеграммы, я, к удивлению Валентина Ивановича, улыбнулся и ответил: "Ну что же, президенту страны виднее заслуги каждого из нас". Мне действительно было безразлично в тяжёлом 1994 году, получу я награду от президента Б. Ельцина или нет.

Другое подтверждение пришло немногим больше чем через полгода, когда у Ельцина развился первый инфаркт миокарда. Я хорошо запомнил тот жаркий летний день 10 июля 1995 года, потому что вся наша бывшая министерская команда встретилась на дне рождения моего бывшего заместителя В. Громыко под Москвой в Протасове, в посёлке объединения "Микрохирургия глаза". Встреча была непринуждённой; все, включая и хозяев, С. Фёдорова, В. Громыко, были раскованны, вспоминали прошлое, обсуждали будущее. В хорошем настроении, что редко бывало в тот период, довольно поздно мы вернулись домой.

Я уже давно отвык от ночных вызовов и не сразу среагировал на упорные звонки телефона. Не сразу сообразил, кто говорит, хотя голос был знакомый. Звонила Таня Павлова, как она всегда себя величала, хотя ей и было уже за сорок, — диспетчер спецотдела теперь Президентского медицинского центра (в прошлом — 4-го управления). Она взволнованно сказала: "Евгений Иванович, я срочно выслала вам машину. В тяжёлом состоянии поступил пациент Григорьева, и вас срочно просят приехать". Я понял, что речь идёт о Ельцине, потому что со времён, когда я ещё был начальником Управления, диспетчера не называли фамилий пациентов, а в разговоре ссылались на фамилию лечащего врача. А. Григорьев был врачом Ельцина.

На всякий случай ещё раз переспросил: "Таня, ты не ошибаешься?". — "Да нет же, Евгений Иванович, мне сказали, чтобы я вас срочно нашла". Не успел я собраться, как раздался новый звонок. Опять говорила Павлова: "Евгений Иванович, вы извините, но меня попросили передать, что необходимость в вашей консультации отпала". — "Ну вот видишь, Таня, что я тебе говорил, ты поспешила со звонком".

Утром не успел я приехать на работу, как раздался звонок, и я услышал голос академика А. Воробьёва: "Евгений Иванович, мы бы хотели подъехать к вам, посоветоваться". Через 30 минут ночной консилиум во главе с академиком А. Воробьёвым, а также моими старыми знакомыми Е. Гогиным, И. Мартыновым, доктором А. Григорьевым обсуждали в моем кабинете вопрос о лечении тяжелейшего инфаркта, который возник у Ельцина в ночь с 10 на 11 июля 1995 года.

Они попросили меня помочь разобраться в возникшей ситуации. Зная отношение ко мне Б. Ельцина и его окружения, особенно Коржакова, я был удивлён их смелости и спросил, знает ли начальник охраны, что они поехали ко мне. Из ответа я понял, что Коржаков настолько напуган случившимся, что согласен на консультацию любого профессора, лишь бы это был хороший специалист.

После ознакомления со всеми материалами у меня не было сомнений в том, что у Б. Ельцина развился тяжелейший инфаркт миокарда в связи с атеросклерозом коронарных сосудов на фоне изменённой в связи с употреблением алкоголя сердечной мышцы. Именно из-за поражения сердечной мышцы инфаркт, даже небольшой, протекает обычно с такой тяжелейшей реакцией в виде острой сердечной недостаточности, которая наблюдалась у Б. Ельцина. Мы обсудили возможную терапию, степень активности и возможный прогноз. Я был настроен скептически и высказал врачам своё мнение о том, что если Ельцин не ограничит свой режим определёнными рамками, то, безусловно, у него возникнет повторный инфаркт миокарда. Рекомендовал в этом случае использовать тромболитические средства. Этот метод лечения инфаркта миокарда был предложен мной ещё в 1961 году, и, хотя с тех пор во всём мире был накоплен колоссальный материал, подтвердивший высокую эффективность тромболитической терапии, она ещё не всегда использовалась в наших больницах и клиниках, в том числе и в Медицинском центре Президента.

Зная характер Б. Ельцина, его отношение к рекомендациям врачей в прошлом, я не сомневался, что и сейчас он к ним не прислушается и вскоре опять окажется на больничной койке. Так и случилось. Он решил показать, что все слухи о состоянии его здоровья безосновательны, и начал вести прежний образ жизни. Он поехал в Сочи, играл в злополучный теннис, выпивал.

Конечно, все закончилось печально. Я оказался прав, и вновь в сентябре, буквально через несколько месяцев, в моем кабинете опять появились лечащие врачи Бориса Николаевича с материалами, указывающими на возникновение повторного инфаркта миокарда. Спасло то, что в этот раз были применены тромболитические средства. И хотя мои консультации носили неофициальный характер, я, понимая угрозу, которая нависла над Ельциным, попросил занести в Историю болезни моё мнение и о прогрессирующем характере болезни, и о режиме жизни и работы Ельцина, и о необходимости переходить к радикальному решению вопроса о лечении, а с этой целью провести коронарографию (контрастное исследование сосудов сердца).

Я почувствовал по поведению, реакции моих коллег, их замечаниям, в частности, в отношении проведения коронарографии, что вокруг здоровья их пациента в его окружении начинает разворачиваться если не баталия, то по крайней мере острая дискуссия.

В своей жизни я повидал немало таких баталий с обвинениями в адрес медицины и лечащих врачей. Так было при Брежневе, Андропове, Черненко, но я всегда спокойно к ним относился, понимая реакцию тех кругов, благополучие которых зависело от положения их шефа. Может быть, кто-то из руководителей и хотел бы уйти на заслуженный отдых, стать почётным, а не активным лидером страны, но их окружение в один голос призывало своего патрона оставаться на посту, а придумать, ради чего, не составляло труда: раньше — ради спокойствия и стабильности Советского Союза, потом — ради спасения России и демократии.

Правда, в случае с Б. Ельциным сделать это было легко, потому что он и сам был уверен, что должен оставаться на посту президента. Меня поразила одна ситуация после проведения ему операции на сердце. Ту ночь я провёл в основном вместе с врачами в реанимационном зале, где находился Борис Николаевич. Примерно около 5 часов утра он вышел из наркоза и первое, что попросил, — пригласить начальника своей охраны Кузнецова. Когда взволнованный Анатолий Леонидович прибежал и спросил, в чём дело, Ельцин сказал: "Неси указ на подпись о том, что я возвращаю себе права, которые передавал Черномырдину". По-моему, это лучший штрих, характеризующий Ельцина. Власть — вот что он ценил наравне с жизнью, а может быть, и больше…