Анатолий Краснов-Левитин - В поисках Нового Града. Воспоминания.

Я, конечно, не настолько самоуверен, чтобы претендовать на совершенно исчерпывающий ответ. Должен, однако, сказать: величайшая ошибка богословов в том, что они считают седьмой день — днем конца творения. Между тем это не конец творения — это только новая фаза творения: «Почил» — это значит перестал творить и производить «из небытия бытие», — говорит Златоуст.

В католическом издании русской Библии, в комментариях, правильно рассматривается мысль св. Иоанна Златоуста: «Теперь дело человека творить историю, но все будет зависеть от того, сохранит ли он связь с Богом, так как и теперь каждый атом продолжает существовать лишь по воле Творца». («Библия — Книга Священного Писания Ветхого и Нового Завета». В русском переводе с приложениями, 1973 год, изд. «Жизнь с Богом», Брюссель, стр. 1858.)

Творение Божие продолжается в сотрудничестве с человеком.

В этом действие Абсолютного Духа (по Гегелю), Творческого импульса (по Бергсону), Предвечного Слова Божия, Сына Божия Единородного, — по всеобъемлющей истине Пресвятой Троицы открытой нам в догмате. Человеку надлежит осуществить Божий завет в мире. Мы видим это на примере преподобного Герасима, который приручил льва и был его другом, на примере преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского, которые кормили медведей и были их друзьями, на примере святого Франциска Ассизского, который проповедовал птицам, рыбам, имел глубочайшее родство с природой.

Здесь я назову имя, которое странно (и даже, как покажется многим, кощунственно) прозвучит рядом с именами святых людей. Имя великого русского дрессировщика зверей Анатолия Дурова, который усмирял самых диких зверей исключительно ласковым словом, никому не позволял ни малейшего насилия над зверями; он входил к ним без всякого оружия, и они его слушали, к нему ласкались, его любили.

Таким образом, Господь продолжает одухотворение природы, ее — преображение, ее творение. Мир все еще в состоянии творчества, и Рука Божия неустанно творит.

Мне приходилось видеть, как скульптор лепит статую. Он преодолевает сопротивление материала, дробит его, крошит, и в результате появляется образ одухотворенной материи, живой, ожившей глины, мрамора, гранита.

«Это так просто лепить статую. Берешь кусок мрамора и устраняешь все лишнее», — говорил великий французский скульптор Давид.

«Беру кусок жизни грубой и грязной и творю из него легенду, ибо я поэт!» — восклицал наш русский поэт и прозаик Федор Сологуб (см. роман «Творимая легенда», 1909 год, том 1, Введение). А знаменитый мыслитель XVI века Яков Беме говорит о «мучении материи».

Таким образом, мир все еще в состоянии творения, а материя в состоянии мучения.

Природа — это женщина во время родов.

«Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее, когда же родит, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин.16:21).

Рождающая женщина — это символ, символ природы, символ человечества, символ церкви. «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце, под ногами ее луна, на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения» (Апок.12:1–2). В греческом подлиннике еще более выразительно: «И она имеет во чреве и кричит, страдая и мучаясь, чтобы родить». (Научный перевод с греческого, Лондон, 1970 год.)

Это не надуманный образ — это сама истина, сама жизнь, ибо все в мире рождается в муках, и сам мир родится в муках. И Бог творит мир в муках, — а человек, как говорил епископ Антонин, учитель юношеских лет отца Сергия, его труженик. (См. Божественную литургию, рецензированную епископом Антонином. А. Левитин, В. Шавров, «Очерки истории церковной смуты», т. 3, стр.314, изд. «Institut Glaube in der 2 Welt» CH. 8700 Kusnacht, 1978 j.)

И лишь в конце времени, в Апостасисе, все примирятся и откроется мир во всей своей дивной красоте. Ныне же, изучая природу, мы видим телеологическую цепь творения — непрестанный переход от низшего к высшему, от хаоса к порядку, от зверства к очеловечению, от жестокости к любви. От антитезиса к синтезу. И наблюдая этот великий «путь всея земли», мы любовно и смиренно взываем Начальнику жизни, великому Архитектору и Творцу: «Чудны дела Твои, Господи, и ни единое слово достойно есть к пению чудес Твоих» (молитва на Великое освящение воды св. Василия Великого).

Отец Сергий очень правильно формулирует три возможных ответа на вопрос о происхождении вселенной: ответ атеистический (материя и ничего больше), ответ «интеллигентного пессимизма» (Бог — дух, сила где-то в отвлеченности и вне всякой связи с нашей жизнью) и ответ верующих христиан — вера в Бога живого.

О. Сергий чересчур переоценивает И. А. Бердяева как мыслителя и богослова и целыми страницами цитирует его произведения. Он, однако, не замечает ошибок этого блестящего мыслителя. Для Бердяева главный атрибут Божества — свобода. Как Творец, Промыслитель — Бог, по существу, отсутствует. И эта мысль выражена Бердяевым в блестящем парадоксе: «Бог имеет меньше власти, чем полицейский».

Нет ничего более неверного. «Бог есть любовь», по словам любимого ученика Христа. А любовь бездеятельная, безучастная, теплохладная — это все что угодно, но только не любовь.

На стр. 46 о. Сергий приводит мой рассказ, не называя моего имени, хотя и награждая меня лестным эпитетом, о том, как, когда я находился в тюрьме, «был одинок, очень угнетен, — и тут его посетило такое живое чувство присутствия Божия, и это было такое блаженство, что он стал молиться. „О, пусть продолжаются эти тюремные дни, только Ты не отойди от меня“. Реальность интуиции хорошо передается здесь этим контрастом видимого несчастья и внутренней радости» (стр. 46).

Это все так. Но отец Сергий здесь упускает один момент: когда я так молился в тюрьме и в лагере, я ощущал Бога не по Бердяеву, не как отвлеченное существо, главным атрибутом которого является свобода, а как живое, реальное, всемогущее Существо. Если нужны литературные аналогии, то я Его в те моменты ощущал по отцу Иоанну Кронштадтскому, который говорил: «Когда я произношу слово „Бог“, я твердо уверен, что называю имя Того, Кто здесь рядом». Господь исполнял тогда меня внутренним светом, внутренней радостью, но Он действовал и вовне и спас меня от неотвратимой гибели, от тяжких работ, был со мной всегда и везде. Ибо моя лагерная жизнь — это сплошное чудо, чудо Божией любви. Такова и вся моя последующая жизнь.

Всегда и везде я слышал голос Божий: «Воззовет ко мне и услышу его, с ним есмь в скорби; изму его и прославлю его: долготою дней исполню его и явлю ему спасение Мое» (Пс.90).