Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

Между тем Кахановскою комиссиею проект преобразования уездного управления основан на мысли – установить равновесие между правительством и общественною властью .

Что же из сего проекта выходит?

Выходит нечто невероятное.

Выходит, если бы вздумалось применить на деле реформу, проектируемую Кахановскою комиссиею первого состава, то правительство утратило бы даже свои 4/10 веса в уездном управлении, и весь уезд окончательно и во всех отношениях перешел бы в ведение земства.

1) Председатель уездного присутствия, то есть начальник уезда, был бы избираем земством.

2) Начальник полицейского отделения уездного присутствия был бы подчинен земству, посредством выбора земством председателя и уездного присутствия, и полицейского отделения.

3) Учебный комитет, или учебное отделение, имело бы только одно правительственное лицо, инспектора училища.

4) Отделение по крестьянским делам не имело бы ни одного представителя правительства.

5) Мировой съезд остался бы всецело земским.

Вот каким образом проектеры Кахановской комиссии думают установить равновесие между правительственным агентом и общественными учреждениями.

Таким образом то, что мы говорили в начале о замыслах комиссии, то именно, как мы это несомненно и неопровержимо доказали, под разными масками – в проекте Кахановской комиссии осуществляется: весь этот проект реформ в уезде есть не что иное как попытка совершить 4 дела разом:

1) Нанести еще удар, и последний, правительственной власти в уезде.

2) Уничтожить политическое значение дворянского предводителя.

3) Продолжить положение о земских учреждениях расширением земского самоуправления до полновластия в уезде во всех уже отношениях, и

4) Уничтожить крестьянское сословие в государственном смысле со всеми его здоровыми и охранительными началами.

Спрашивается, как назвать нами разобранные работы Кахановской комиссии первого состава: замыслами против народных охранительных начал или рядом добросовестных недоразумений и ошибок, введенных проектерами не нарочно, а случайно!..

Пускай читатель ответит за нас.

Какая драма. Умер старый музыкальный и театральный критик [М. Я.] Раппапорт, столько лет писавший в разных газетах. Писал он хорошо, жил честно, резко отличался от тех отвратительных газетных писак, которые за деньги хвалят и за деньги бранят. И что же? Он умирает в бедности. Жена его, пораженная горем, заболевает, и в день, когда немногие друзья бедного писателя собрались на маленькую квартиру вынести гроб его, у постели жены стоял доктор и считал минутами остатки ее жизни. Через день после погребения мужа пришлось заботиться о похоронах его вдовы. И вот семья детей в нищете!

В городе говорят о какой-то блестящей речи, произнесенной будто бы в Кахановской комиссии графом [Петром А.] Шуваловым по поводу разбирающегося проекта [А. Д.] Пазухина и [С. С.] Бехтеева. Прения все продолжаются. Основная мысль проекта уничтожить институт мировых судей и заменить его участковыми начальниками, которые будут избираться дворянами и местными интеллигентами университетского образования и будут соединять в себе судейскую и полицейскую должности. Вряд ли этот проект пройдет. Большинство комиссии против ! В субботу будет голосование.

Сегодня мы похоронили бедного [Б. М.] Маркевича! Не было ни речей, ни венков, не было ни одного литератора из чужого лагеря! Как будто Маркевича не существовало в русской литературе! На похоронах и на панихидах заметил группу студентов; все это товарищи сына Маркевича. Сердце радовалось, глядя на этот опрятный, чистый и светлый кружок порядочных молодых людей. Тут и сыновья кн. М.[С.] Волконского, и сын профес[сора Н. А.] Любимова [91], и молодой князь [Э. Э.] Ухтомский, и несколько других: все это молодые люди в полном смысле слова порядочные и соединенные в тесный приятельский кружок, где веруют в Бога, преданы монархии, любят литературу, любят музыку, и где все веет чистою и благородною молодостью.

Как характерно! Я написал и напечатал в последнем № « Гражданина » резкую статью против Высших женских курсов [92]. Написал я ее 1) под влиянием потрясающего рассказа одного старика отца, у которого дочь погибла в разврате благодаря высшим женским курсам, и 2) под влиянием слов [П. А.] Грессера, не знающего, что делать с 800 студентками, из которых 200 учатся, а 600 занимаются политическою пропагандою, оргиями и развращением молодых людей, и 3) под влиянием рассказов одного студента, говорившего о ночных оргиях курсисток с студентами и т. д.

Казалось бы, за закрытие этих высших женских курсов должны были бы стоять все люди порядка. Ничуть! Модный предмет, либеральная игрушка, святыня, как можно до них прикасаться. Вот если дворянство надо ругнуть, это дело хорошее, а ругать высшие женские курсы нигилисток – помилуйте, это преступление! И под суд автора, и громить и ругать его, и все засуетились и забегали даже к Конст[антину] Петров[ичу] Побед[оносцеву], чтобы жаловаться на « Гражданин ». И [И. Д.] Делянов съежился от страха, а сам втихомолку говорит, что надо закрыть курсы!.. Фу, гадость какая!

Был у меня приезжий из Москвы, проф[ессор П. Е.] Астафьев, кажется, инспектор классов [93]в Катковском лицее [94]. В разговоре он сообщил мне интересные и утешительные сведения об умственном и нравственном перевороте к лучшему в молодежи Катковского лицея. Правда, что эта метаморфоза обусловлена и ограничена именно этою молодежью, так как в Катковск[ом] лицее воспитываются молодые люди по большей части из состоятельных и хороших дворянских семейств, но все же и это утешительно. Он говорил мне, что молодежь любит занятия, большая часть тверда в принципах и в вере, честна, не проявляет никаких разочарований ни отрицаний, много читает, любит поэзию, интересуется, словом, жизнью и имеет все свойства молодежи. Период нигилизма исчез без следа.

Для кого нонче Екатеринин день [95], а для меня день пытки. Сегодня раздался главный выстрел в меня за мою статью о нигилизме в Высших женских курсах в виде торжественного заявления педагогического совета Высших женских курсов в «Новом времени» , что все в моей статье есть ложь и клевета [96].

Само собою разумеется, что пытка не в этом, а пытка в том, что я всегда один в борьбе, и никто у нас не поддерживает того, кто выступает против замаскированных рассадников анархии и нигилизма. В Германии почему Власть сильна? Потому что всякий, кто за нее борется, находит с верху, то есть в Бисмарке, до низу, в последнем чиновнике, поддержку. Орган печати, стоящий за правительство, может увлечься, может ошибиться, может слишком резко выражаться; пусть дерут его на клочки газеты либералов и демократов, но правительственные люди никогда не отступятся от борца за него, никогда не выдаст его [97]. У нас, увы, наоборот; и нигилисты печати съедают, и правительство сторонится от своего . Так бывало со мною не раз. И в этом эпизоде я встретил то же равнодушие. Я согласен, что я слишком резко написал, но, Боже мой, неужели [И. Д.] Делянов, главный начальник этих высших курсов, не знает, что все , увы, правда в моей статье, что высшие женские курсы с каждым годом все сильнее разводят оргии растления и анархии между молодежью, что в каждом политическом процессе есть курсистки, что в одном Петербурге до 900 курсисток , из которых бессемейных более половины, а евреек чуть ли не больше половины, – а между тем к этому же Делянову является председатель Педа[го]гических курсов [А. Н.] Бекетов, известный либерал, и требует от Делянова разрешения написать мне бумагу с требованием отказаться от этой статьи , чуть ли не под угрозою суда. Делянов вместо того, чтобы сказать: я лучше вас могу судить о том, верно ли или неверно судит князь Мещерский о высших женских курсах, а вас прошу в дело не вмешиваться; если в статье « Гражданина » есть резкости или неверные цифровые данные, я укажу на них князю Мещерскому и уверен, что он настолько порядочный человек, что сам сознает свои погрешности; а выкидывать газетные штуки с треском и фейерверками я вам запрещаю, а запрещаю потому, что, к сожалению, действительно, ваши высшие женские курсы приносят правительству гораздо более вреда, чем пользы, и гораздо более хлопот, чем утешения.