Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

По-видимому это определенно; но что помешает Сербии поднять знамя войны, с тайною поддержкою Австрии для приобретения Македонии? Достаточно этого, чтобы вспыхнул опять-таки пожар на всю ширь Балканского полуострова.

Все это так, но смею думать, что прежде всего хорошо было бы нам иметь на Черном море эскадру и транспорты на всякий случай . Мне кажется, что это важнее всего, ибо при нынешнем положении умов и фактов на Балканском полуострове верить в прочность какого-либо дипломатического разрешения вопроса – и в особенности в продолжительность statu quo какого бы то ни было – невозможно.

Час смерти Турции слишком явно приходит, чтобы можно было не тревожиться за участь Босфора и Дарданелл [240].

А без флота в Черном море – если вспыхнет славянский пожар, мы проигрываем партию бесповоротно.

Кроме посылки туда судов, какое громадное экономическое значение для всего юга имело бы немедленное усиление судостроительства во всех портах Черного моря, где сие только возможно. Сколько тысяч рук получили бы заработок… И пришлось ли бы столько морских офицеров увольнять по цензу? Они понадобились бы…

Интересный факт узнал от [П. А.] Грессера сегодня; интересный и отрадный; с тех пор, как студенты 1 курса надели мундир [241], ни одного студента не было за эти 11/2 месяца замешанного в какой-либо истории.

Курьезен и следующий факт: студенты старших курсов говорят: давно бы следовало завести мундиры!

А между тем боялись ввести форму! Чуть ли не революции опасались. Ввели, и не только никто не сопротивлялся, но огромное большинство отнеслось с сочувствием. О, если бы эту простую истину применяли ко всему – как было бы хорошо. Судебные уставы надо переделать; боятся чего? Чуть ли не революции, если переделают. Несомненно, что если приступят к переделке уставов и к отмене суда присяжных просто и смело, и революции не будет, и все благословят правительство.

Нужно земство переделать. Боятся чуть ли не революции. А пусть решатся переделать, не только революции не будет, но все будут радоваться и приветствовать правительственную энергию.

И так во всем.

Грустные известия слышу о деятельности [Е. Е.] Картавцева. Он просто-напросто задался задачею всеми силами вредить дворянству, где только может. И как гадко и зло он это делает. Он узнает про имущественное положение, например, известного помещика, продающего землю крестьянам через посредство Крестьянского банка, и если помещик стеснен и беден, он бесцеремонно ломает договор помещика с крестьянами и предлагает помещику или 20 % меньше, или ничего!

Осмеливаюсь прислать несколько набросков из Дневника за последние две недели.

В нем помещены и мысли, и слухи, и толки, и сплетни. Писал или, вернее, записывал как умел, не сочиняя, а просто; если глупо, простите; если что стоит Вашего внимания, тем лучше.

4 ноября 1885 года

Понед[ельник] 21 октября Толки по поводу преемства гр. [Д. А.] Толстого.

Вторн[ик] 22 октября О взятках в судебн[ом] ведом[стве].

Среда 23 октября О питейном доходе.

Четв[ерг] 24 окт[ября] О Болгарии. Весть из Орианды.

Пятн[ица] 25 октяб[ря] Толки по пов[оду] приказа о князе Болгарском.

Суббота 26 окт[ября] Из рассказов вернувшегося из Болгарии русского офицера.

Воскрес[енье] 27 окт[ября] Слухи и толки.

Понед[ельник] 28 окт[ября] О Самодержавии.

Среда 30 окт[ября] Взгляд Т. И. Филиппова на вопрос болгаро-сербский.

Пятница 1 ноября Толки, сплетни и слухи.

Суббота 2 ноября По поводу палестинского вопроса. Б. П. Мансуров и беседа с ним.

Воскрес[енье] 3 ноября По пов[оду] войны сербоболг [ арской ]. Моя idée fixe.

Понедельн[ик] 4 ноября Мысли о Балк [ анском ] вопросе

Был сегодня у знаменитого говоруна и оратора генерала [Е. В.] Богдановича. Среди многоречивых разговоров обо всем, он коснулся вопроса высших интриг.

– Какие интриги, – спросил я.

– Как? Вы не знаете? Ну полно.

– И первого слова не знаю.

И начался рассказ об интригах в высших сферах. Все сводится к вопросу о наследстве гр. [Д. А.] Толстого. Кому быть его преемником? Я на это говорю, что слава Богу, Толстой поправился.

– Катков это отрицает, – пренаивно отвечает мне собеседник, – он его считает умирающим! Ну так слушайте. Все сводилось к [М. Н.] Островскому: Победоносцев на него указывал. Ну-с, а потом Победоносцев перешел на сторону гр. Толстого и, разглядевши ближе, стал скептичнее относиться к достоинствам Островского. Тогда Катков сюда приехал, был у Островского и вынес впечатление, что Островский ничего себе , как кандидат на премьерство!

– Ну а Толстой кого же желает себе в преемники? – спрашиваю я.

– Как кого? Толстой желал бы statu quo с Ив[аном] Ник[олаевичем] Дурново.

– Как бы гораздо скорее не пришлось искать преемника Ивану Ник[олаевичу] Дурново, так как он положительно человек приговоренный к смерти, – говорю я.

– Да, ну уж не знаю.

И действительно, я не видел Дурново 2 недели и ужаснулся его опухшего и изнуренного лица. Доктор его [Ф. А.] Рощинин нашел опасное жировое наслоение в сердце, и не ему, а другим сказал, что если так будут продолжаться его занятия 18 часов подряд, то он не долго протянет, и может разом пропасть.

А граф Толстой, поправившись, рассчитывает на Ив[ана] Николаевича Дурново, чтобы ему заниматься меньше, а тому больше!

Все это неутешительно!

Видел [П. А.] Грессера сегодня, только что оправившегося от мучительного воспаления надкостной плевы в полости рта. Вот в его области есть утешительное. За 2 года Грессер выгнал из Петербурга до 18 тысяч бродяг и пролетариев, и в нынешнюю осень уже сказался результат его меры. Небывалое событие в Петербурге: теперь в самую скверную осень 500 незанятых кроватей в больницах, тогда как прежде в эту пору не хватало никогда кроватей! Из 300 тысяч рублей, отпускавшихся в его распоряжение на усиление больничных мест, он теперь не берет ни рубля!

Вчера он одержал блестящую победу над хлебными продавцами в розницу. Он уговорил их сбавить полкопейки с фунта хлеба и продавать по 2 коп., а не по 2½. После долгих прений и отнекиваний лавочники согласились.

Обвинение кронштадского Головачева [242]в либеральном лагере приветствуется, как триумф судебного правосудия . 14 дней потешались над правительственным чиновником, осудили и довольны.

Но никто не задается вопросом, в сущности, довольно интересным: неужели в этом судебном ведомстве все честные аристиды [243], и неужели за все время существования новых судов не было ни одного случая взяточничества, а если было, то как объяснить, что ни один чиновник судебного ведомства под суд за взятки не попал?