Михаил Гулякин - «Будет жить!..». На семи фронтах

Вот и дорога. Из леса к ней выдвигалась вражеская цепь. Темные фигурки финских солдат двигались в нашу сторону, на ходу строча из автоматов.

Но что-то в их приближении было не так. Что-то сковывало их движения. И тут я догадался: болото! Поляна, которая нам отсюда — да, видимо, и им сначала — казалась ровной и сухой, ибо была густо укутана высокой травой, на самом деле представляла собой кочковатое болото. Хорошо, что мы не сунулись туда со своими машинами… Да, на нем не разбежишься, хотя сзади подхлестывают резкие выкрики команд. Финны падали, цеплялись за кусты, помогали друг другу выбраться из трясины. Малоподвижная, их цепь стала прекрасной мишенью для наших пулеметчиков: многие, падая, уже не поднимались. Не одолев и половины пути, атакующие стали пятиться назад и вскоре скрылись за стволами деревьев. Миномет, бивший с их стороны, замолчал. Мы тоже прекратили стрельбу. На болоте остались лишь финские санитары, которые оказывали помощь раненым.

— Все! — удовлетворенно произнес лежавший рядом со мной боец из разведроты. — Больше, наверное, не полезут. Уже утро.

Я поднял голову. Действительно, исчезла та серая дымка, которую и темнотой назвать нельзя, а высокие вершины сосен заметно порозовели от разгоравшегося за лесом утра.

«Теперь, пожалуй, можно побывать и у огнеметчиков», — подумал я, поднимаясь с земли и закидывая за плечо автомат. Но в это время со стороны Олонца послышался шум мотора, и на дороге показался «виллис». «Слава богу, комбриг», — мелькнула радостная мысль. «Виллис» вильнул в сторону наших штабных машин и остановился. Я поспешил к нему. Штейн уже выбрался из машины и, как мне показалось, несколько растерянно осматривал все вокруг.

— Что здесь происходит?

Я сжато, как только мог, обрисовал ему обстановку.

— А со штабом Девяносто девятого корпуса связались?

— К сожалению, такой возможности не было…

— Но дорога-то свободна, — удивился Штейн. — Я же проехал.

— Видимо, противник отошел в лес, не сумев опрокинуть ни нас, ни огнеметчиков. А заминировать либо просто не успел, либо нечем было.

— Может быть, — согласился комбриг. — А где начальник штаба?

— Ранен.

— Какие потери?

— Убиты Нежурин, Царев, погибли четверо у Муравского, из них три девушки, имеются убитые и в моторазведвзводе. Более десятка раненых, из них четверо — тяжело. Военврач еще ночью требовал их отправки в армейский госпиталь.

— Хорошо, сейчас прикажу отправить их на санитарной летучке. А вы, майор, берите пару бойцов из моторазведроты и на моем «виллисе» немедленно двигайте в штаб корпуса за подмогой.

— Товарищ полковник, вы один проскочили, и я проскочу. Людей лучше оставить для охраны санитарной летучки.

— Согласен. Но офицера-штабника возьмите обязательно: кто-нибудь из вас двоих должен до штаба корпуса добраться. Возьмите, например, капитана Попова.

Через пять минут я и капитан Ф. Ф. Попов на комбриговском «виллисе» мчались в сторону Олонца. В душе каждый ожидал, что из леса, молчаливо стоявшего стеной по обеим сторонам дороги, вот-вот ударит автоматная очередь, и водитель до отказа давил на газ, выжимая из своего американского друга все, на что тот был способен. Минут через тридцать бешеной гонки радиатор машины уперся в шлагбаум.

— Приехали, — сказал водитель, до того не проронивший ни слова.

Вышедший из будки дежурный офицер, узнав, откуда и кто мы, приказал водителю:

— Машину вон к тем кустам, а вы, — обратился он к нам, — за мной.

Несмотря на раннее утро, штабной народ толпился тут и там, большинство с автоматами в руках.

— Всю ночь где-то за озером шел бой, — сказал наш провожающий, — вот мы и приготовились.

— Мы вели этот бой, — ответил я.

Командир корпуса сидел на берегу озера в накинутой на плечи кавказской бурке и рассматривал лежавшую на коленях карту. Поодаль сидели на траве и о чем-то вполголоса спорили между собой три офицера. Я представился генералу и коротко доложил о ночных событиях.

— Почему же вы молчали столько времени? — удивился генерал. — То-то мы слышим бой, да не можем понять, кто с кем дерется. Почему не наладили связь?

Я рассказал, как все произошло.

— Значит, здорово досталось?

— Есть убитые и раненые.

— Хорошо, хоть сами не попали в плен, — сказал подошедший полковник, как оказалось, начальник штаба.

Представив меня, генерал обратился к нему:

— Чем мы можем помочь саперам? У нас в тылу оказался весьма крупный диверсионный отряд противника, пока с неясной для нас задачей, и с ходу наскочил на их штаб, — и он кивнул в мою сторону. — Те, молодцы, пока держатся. Но силенок у них маловато. — Он помолчал. — Эта банда может нам здорово напакостить, и ее надо немедленно задавить. Что у нас сейчас под рукой?

Полковник назвал несколько частей и добавил:

— От вашего имени я отдал приказ немедленно направить сюда один полнокровный батальон из резерва.

Саперам можно сейчас выделить пару тридцатьчетверок и взвод пулеметного батальона. Думаю, что с этим подкреплением они отобьются. А мы не позволим диверсантам пробиться к своим.

— Добро! — сказал генерал. — Но вызовите еще «илы», пусть как следует обработают лесной массив, где сейчас сосредоточилась неприятельская группа.

Примерно через полчаса мы во главе колонны, состоявшей из двух танков Т-34 и двух грузовиков, в кузове которых сидели бойцы пулеметного батальона со станковыми пулеметами, появились в расположении нашего штаба.

— Кажется, подкрепление уже не потребуется, — сказал капитан Попов.

Действительно, кругом тихо. Судя по всему, противник отступил. Тем не менее танкисты и пулеметчики обстреляли лес, а звено «илов» проутюжило его сверху, бомбя и обстреливая ракетами и из пулеметов.

Днем на берегу озера Суоярви мы похоронили наших солдат и офицеров, погибших в этом неожиданном ночном бою.

Для нас он оказался здесь последним.

Поражение финской армии вынудило правительство Финляндии поторопиться с принятием решения о выходе из войны. 25 августа Финляндия обратилась с просьбой начать переговоры о мире, а 19 сентября в Москве было подписано соглашение о перемирии. Умолк грохот пушек и на Карельском перешейке, между Ладожским и Онежским озерами. И однажды утром вдруг наступила неожиданная тишина. Даже не верилось, что никто больше не будет стрелять. Молчали финны, молчали и наши.

После заключения перемирия с Финляндией 13 я инженерно-саперная штурмовая бригада была придана 14-й армии, которой командовал генерал-лейтенант В. И. Щербаков.

Финские войска в соответствии с договором о перемирии к сентябрю отошли на участке от Ухты до Ладожского озера за линию государственной границы. Опасаясь выхода советских войск в тыл 20-й горной армии с юга, немецкое командование начало отводить свои подразделения с Кандалакшского и ухтинского направлений в северные районы Финляндии. Но на мурманском направлении противник прочно удерживал занимаемые рубежи, придавая большое значение районам Петсамо и Киркенеса. Здесь добывались никель и медь, необходимые для германской промышленности, и находились незамерзающие порты Баренцева моря, где базировались гитлеровские военные суда. На этом участке линия фронта оставалась неизменной с сентября 1941 года. Здесь, в условиях труднопроходимой горно-лесистой и болотистой местности, за три года фашисты создали мощную трехполосную оборону глубиной до 150 километров. Наша 14-я армия при поддержке кораблей Северного флота и авиации должна была окружить и уничтожить главные силы противника.