Скотт Макконнелл - Айн Рэнд. Сто голосов

Когда я поднимался в их квартиру, она нередко оказывалась не готовой к выходу, что позволяло мне пообщаться с Фрэнком O’Коннором. Мне нечасто доводилось разговаривать с ним, и, наверно, это были самые продолжительные наши встречи. Память об этих разговорах заставляет меня улыбаться. Он был таким благородным, благожелательным, обходительным и привлекательным человеком. Иногда случалось, что Фрэнк отправлялся в свою студию рисовать, так что мы вместе спускались в лифте. Потом мы садились в такси, она прощалась с ним, называя его «мой уютный» [Cubbyhole].

Случалось ли что-нибудь интересное во время этих ваших поездок?

Случалось. Например, если таксист слишком гнал, я должен был его осадить. Иначе она говорила: «Водитель, не гоните так быстро». Такова была Айн Рэнд. Она хотела, чтобы все складывалось определенным образом, и добивалась этого.

В то время я как раз читал Ницше. По правде говоря, мы тогда делали программу о Ницше и об объективизме, и ей было важно, чтобы ее воззрения четко отличались от ницшеанства. Однажды на пути в студию я сказал ей: «По-моему, если бы Ницше прочитал Атланта в свои молодые годы, то сделался бы объективистом». Она усомнилась: «Едва ли. Ницше слишком не любил разум. Аристотель другое дело, вот если бы его можно было подвергнуть воздействию объективизма…» Я сказал: «Да. Как там в Долине Эндрю Стоктон сказал о Риардене: „Он бы взвился словно ракета“». Айн улыбнулась. Она весьма симпатизировала Аристотелю.

Однажды мы говорили с ней об отношениях Дагни с Голтом, Франсиско и Риарденом. Она заметила, что по своему восприятию жизни ближе всех к Дагни был Голт, но Риарден был ближе ей, чем Франсиско.

Как проходили ее интервью?

Ведущим в тот год был Артур Гэндольфи. Согласно стандартной процедуре, он объявлял о начале программы и передавал слово первому интервьюеру. Нас было от трех до пяти человек. Если у тебя был вопрос, проистекавший из предыдущего, ты поднимал вверх два пальца. Если у тебя был новый вопрос, ты поднимал один палец. В паре случаев кто-то произносил вводный текст — например, в посвященной Ницше программе Гэндольфи попросил меня начать с краткого обзора философии Ницше. Я попытался втиснуть примерно в двадцать секунд все философские воззрения Ницше на метафизику, эпистемологию, природу человека и этику, a потом попросил ее противопоставить мнение объективизма по всем этим пунктам! Она немедленно и самым блестящим образом проделала это, уложившись примерно в то же самое время.

В общем, это было забавно. Некоторые из моих вопросов были «с подковыркой». Я редко задавал такие вопросы, на которые не знал заранее ответ в общих чертах, поскольку имел возможность все заранее обговорить с ней. Однако ее ответы подчас уводили меня в новом направлении, чему часто способствовали и проистекающие вопросы. Это были вдохновляющие сессии. Она всегда первой успевала к мячу. Помню одну ее реплику. Речь в программе шла о прагматизме. Я заметил, что по какому-то вопросу прагматик скажет то-то и то-то. Она дала свой ответ. Но я продолжил: «Но прагматик скажет иначе…» И забыл, что хотел сказать. В эфир понеслось полное молчание. И тут она почти без промедления вставила: «Вы правы, прагматику нечего будет сказать».

Случалось ли вам видеть ее в телешоу?

Несколько раз. Однажды это было, как мне кажется, в шоу Леса Крейна, ведшего на местном нью-йоркском телевидении программу вопросов и ответов. Это было в 1964 году, вскоре после того как в Плейбое появилось ее интервью. Он начал с того, что сказал: «Мисс Рэнд появилась в мартовском номере Плейбоя. Но не в качестве дамы с обложки». Она рассмеялась и сказала: «Благодарю вас». Еще помню, как кто-то позвонил на студию и сказал: «Вы тут утверждаете, что надо полагаться на свои силы и все такое. Однако на деле в жизни, в карьере без чужой помощи не обойтись. Кто помогал вам на старте литературной карьеры?» И она ответила: «Никто, мой милый».

Было еще одно шоу, которого я не видел, но она рассказывала мне о нем [245] «Жизнь взаймы», Canadian Broadcasting Co. ( Прим. пер. ) , где зрители должны были догадаться, с кем имеют дело. Она выбрала Аристотеля в качестве наиболее симпатичного ей персонажа мировой истории, и телевизионщики закрыли ее лицо маской Аристотеля. Она сидела в таком виде перед зрителями, которые должны были догадаться, кто она.

Случалось ли вам посещать лекции мисс Рэнд в университете?

Я основал в Бруклинском Колледже один из первых клубов Айн Рэнд, и она приехала, чтобы выступить перед нами. В аудитории собралось более тысячи человек. Это происходило весной 1963 года. Ее лекция носила название «Новый фронтир фашизма», и Айн полностью захватила внимание аудитории. После этого в кампусе было много споров.

Осенью 1965 года я получил свою первую преподавательскую работу по философии — должность с частичной занятостью в Институте Пратта, Бруклин. Там преподают искусство, архитектуру и технические науки. Я вел вводный курс по философии, но имел еще часы по эстетике. И я спросил ее, может ли она приехать и выступить перед моими студентами. Я сказал, что лекция будет открыта для всех желающих, и она согласилась, однако вопросы могли задавать только студенты группы, прочитавшие в качестве домашнего задания «Психоэпистемологию искусств». Я поехал за ней в своем крохотном «Фольксвагене» и отвез назад. Айн произвела фурор среди моих студентов.

Расскажите мне о тех философских дискуссиях, которые вы вели с ней.

В речи Рорка, героя романа Источник, я прочел, что этика основана на предпочтении выбора жизни или смерти. Обыкновенно считается, что подобная постановка вопроса восходит к Атланту . Но Рорк говорит: «Однако истинный выбор производится не между самопожертвованием и господством. Выбирать следует между независимостью и зависимостью. Между жизненным кодексом творца и жизненным кодексом паразита. Вот его настоящая суть, выбор между жизнью и смертью». И я сказал ей: «Знаете, я всегда представлял себе подобную оценку как начало речи Голта, однако пассаж этот нашел в Источнике». Я думал, что показываю ей в ее собственном произведении нечто такое, о чем она позабыла. И Айн ответила: «Действительно, так, но в то время, когда я писала эти строки, я не понимала еще, что собственные ценности имеются и у сорняков». То есть даже у самых неприхотливых растений есть свои ценности. Таким образом, она хотела сказать, что представление о жизненных ценностях зависит от представления о жизни. Важно подчеркнуть, что она сказала, что «поняла это только потом». То есть тогда, когда писала речь Голта.

Примерно в то же время я начал читать друзьям курс философии Аристотеля и записал его на ленту. Последняя лекция была посвящена истории влияния Аристотеля вплоть до объективизма. И однажды я спросил, не хочет ли она прослушать эту лекцию. Айн заинтересовалась, и мы прокрутили ленту. В каком-то месте лекции я сообщал слушателям, что существует некая книга Liber de Causis [246] Книга о причинах , представляет собой философский труд, прежде особенно популярный в арабских и исламских странах, содержание которого во многом заимствовано из Первооснов теологии Прокла. Подлинный автор неизвестен, ныне приписывается Псевдо-Аристотелю. ( Прим. пер. ) , которая в Средневековье приписывалась Аристотелю, но содержащая теологическую, платоническую тенденцию, что и заметил в конечном итоге Аквинат. Помню, как она сказала: «Он не мог не заметить этого». Эта небольшая подробность свидетельствует о ее восхищении Фомой Аквинским, тем, что он не мог упустить из вида ни одно не аристотелевское положение, хотя все его предшественники этого не заметили.