Анатолий Блатин - Вечный огонь Ленинграда. Записки журналиста

Андрей Александрович, по свидетельству генерала, искренно изумился, увидев проект, и долго молчал, размышляя над ним. Потом выразил сомнение: не будут ли работы такого масштаба превратно восприняты населением, не вызовет ли это упадочнических настроений и, что еще хуже, паники? Однако благоразумие взяло верх. Он по достоинству оценил значение проекта. Но, прежде чем утвердить его, тут же позвонил в Москву. Разговор был продолжительным. Андрею Александровичу пришлось настойчиво убеждать И. В. Сталина в целесообразности предложения ленинградского руководства. Наконец тот согласился, но с непременным условием обеспечить разъяснительную работу среди населения.

Уже 27 июня Ленгорисполком издал постановление — привлечь граждан к трудовой повинности. Сотни тысяч жителей города и области, взяв в руки заступы, кирки и ломы, принялись за рытье окопов, противотанковых рвов, завалов, за сооружение дотов и дзотов. Военный совет фронта приостановил строительство Верхнесвирской ГЭС и электростанции на р. Энсо, законсервировал только что начатое сооружение Ленинградского метро. Весь персонал строителей вместе с техникой был направлен на оборонные работы.

Так было положено начало подготовке Ленинграда к активной обороне. В итоге не было упущено ни одного драгоценного дня. Решение об этом было принято коллективно, и все же следует отметить, что на К. А. Мерецкова, наделенного полномочиями Главного командования нашей армии, ложилась особая ответственность при выдвижении смелого проекта.

В связи с этим не могу не сказать о нем несколько добрых слов. Кирилла Афанасьевича хорошо знали и ценили в Ленинграде. В 1939–1940 годах он командовал войсками Ленинградского военного округа и руководил боевыми действиями во время военного конфликта с Финляндией. Мы в те дни изредка встречали его у нас, в коридорах Смольного, с обветренным лицом, с глазами, запавшими от бессонных ночей, но неизменно бодрого, громкоголосого, размашистого в движениях.

До этого частенько мы видели его на заседаниях в горкоме партии, на общегородских совещаниях и торжественных вечерах — всегда подтянутого, жизнерадостного. Охотно бывал он и у нас — на пленумах обкома и горкома ВЛКСМ, собраниях актива, комсомольских конференциях. Большевик с 1917 года, участник гражданской войны, герой революционных боев в Испании — он представлялся нам, молодым людям, воплощением лучших качеств советского военачальника. Комсомольский актив его любил: он никогда не отказывал в наших просьбах, охотно выделял своих помощников, генералов и офицеров, для проведения встреч с молодежью, тактических учений, соревнований военно-прикладного характера.

К комсомольским работникам Кирилл Афанасьевич относился как-то особенно тепло, по-отечески. «Ну, комсомолята, как дела?!» — с этого шутливого возгласа начинались обычно наши встречи с этим отзывчивым и доброжелательным человеком, неизменно ровным в отношениях с товарищами, независимо от их партийного и служебного положения. Тяга к молодежи, потребность в живой связи с комсомолом сохранилась у К. А. Мерецкова до конца его жизни. Последняя моя встреча с ним произошла в 1949 году на Московской областной конференции ВЛКСМ, где он присутствовал в качестве почетного делегата от комсомольцев столичного военного округа, которым тогда командовал.

Приезд К. А. Мерецкова в Ленинград в первый день войны обрадовал комсомольских работников, когда мы узнали об этом перед совещанием в обкоме. Мы уж было подумали, не возглавит ли он опять войска округа. Но он провел у нас всего сутки: 23 июня его отозвали в Москву. Но и за это короткое время он успел сделать немало.

В городе каждый день звучал сигнал воздушной тревоги, иногда по нескольку раз. Однако к Ленинграду ни одному вражескому самолету прорваться пока не удавалось. 24 июня попыталась совершить массированный налет группа финских самолетов, но была вовремя замечена и рассеяна. А на следующее утро был нанесен упреждающий удар советской авиации по аэродромам на территории Финляндии. В нем одновременно участвовало почти пятьсот самолетов — бомбардировщиков и истребителей — не только ВВС фронта, но и Балтийского и Северного флотов. Наши летчики разгромили при этом восемнадцать аэродромов и уничтожили более сорока боевых машин. Эти потери надолго охладили пыл противника.

Военно-воздушными силами фронта командовал генерал А. А. Новиков. О нем и прежде шла добрая молва, как о талантливом и образованном человеке, требовательном и волевом командире. Теперь приятно было узнать, что ВВС оказались на высоте и в боевой обстановке: идея массированного нападения на финские аэродромы принадлежала Новикову и его штабу. Да и вообще надо отдать ему должное: Александр Александрович много сделал для успеха противовоздушной обороны Ленинграда. Он хорошо разбирался в обстановке, горячо поддерживал все новое, что рождалось в ходе боев.

В начале войны, когда фашистская авиация превосходила вашу и по количеству машин и по боевым качествам некоторых из них — в скорости и вооружении, мы могли противопоставить врагу лишь более искусную тактику боя, мужество и отвагу наших летчиков.

В последних числах июня младшие лейтенанты Петр Харитонов, Степан Здоровцев и Михаил Жуков, прикрывая Ленинград, один за другим применили воздушный таран, сбив своими «ястребками» тяжелые бомбардировщики Ю-88. За это они первыми с начала Великой Отечественной войны были удостоены звания Героя Советского Союза. Указ о награждении и портреты воздушных асов были опубликованы на первых полосах газет, начиная с «Правды». Вся страна восхищалась подвигом героев.

Все трое были комсомольцами (С. Здоровцев только что вступил в кандидаты партии). Их пример воодушевлял молодежь, учил самоотверженно, не щадя собственной жизни, защищать родной город. «Смена» посвятила этому подвигу целую страницу.

«…Из черной гитлеровской стаи мне довелось сбить три самолета, — писал Степан Здоровцев в письме, опубликованном в «Смене», — и теперь в самые счастливые минуты моей жизни, когда Родина удостоила меня высшей награды, мне хочется сказать: радостно идти в бой и уничтожить врага, ненавистного всему человечеству. Не будет ему пощады!»

После войны выяснилось, что это были не первые тараны советских летчиков. Но тогда воздушные тараны под Ленинградом имели особенно глубокий смысл: отныне фашистские летчики знали, что каждая попытка бомбить город сопряжена со смертельным риском. Поэтому Военный совет Северного фронта и придал такое значение первым таранам под городом. Как только А. А. Жданову доложили о подвиге трех летчиков, он тут же позвонил Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину, и тот поддержал представление о их награждении.