Федор Раззаков - Олег Табаков. Либеральный русский театр

В то лето в Сокольниках открылась выставка в Австрийском павильоне, в котором работала близкая приятельница Табакова — Клара Столярова. Придя на это мероприятие, наш герой выпил пару рюмок виски и собрался уходить — ему надо было успеть в ресторан «Прага», чтобы отведать фаршированных помидоров в виде грибов-мухоморов (напомним, что герой нашего повествования слывет большим гурманом). Как вдруг, выйдя из павильона, Табаков внезапно почувствовал резкую боль — классический «кинжальный удар» под лопатку. Это был инфаркт, который уложил актера на больничную койку на целых семь недель. Причем сначала он лежал в обычной больнице, после чего его перевели в привилегированную — Боткинскую, где три раза в неделю давали черную икру. Именно там он впервые увидел живую Анну Ахматову, которая тоже была пациентом этой же больницы. Впрочем, спустя несколько месяцев поэтесса скончается. А вот Табаков наоборот — пойдет на поправку. И это при том, что вокруг него все… умирали. Кто имеется в виду? Палата была двухместная, и Табаков делил ее с немолодым мужчиной. Вскоре тот умер. На его место был определен еще один пациент, чуть моложе, но и его ждала печальная участь — он тоже ушел в мир иной. Глядя на все это, Табаков грешным делом стал думать, что и ему не оклематься. Но врач Лариса Александровна Тюханова все-таки поставила актера на ноги.

Кстати, пока Табаков лежал в больнице, по Москве пошел слух, что он при смерти и жить ему осталось недолго. И толпы людей потянулись в Боткинскую, чтобы в последний раз взглянуть на популярного артиста. В те дни как раз в мир иной ушел популярный актер Петр Алейников (он умер 9 сентября в возрасте 51 года), поэтому никто не мог дать гарантии, что та же участь не постигнет и «смертельно» больного Табакова. По его собственным словам:

«Мои посетители смотрели на меня какими-то простыми и нежными взорами, ну совсем как в песенке, исполняемой Вадимом Козиным. Мне приходилось старательно им всем подыгрывать: "Что поделаешь, ребята, ухожу… Досвиданьице!"

Все это время очень мужественно и достойно опекала меня моя жена. А когда я уже вернулся в строй, злые языки, которые, как известно, страшнее пистолета, выдали мне версию "романа" Люси с Олегом Ефремовым…

После больницы я был послан в полусанаторный реабилитационный дом отдыха. Рядом располагалась птицефабрика, откуда нам по дешевке приносили цыплят, и я готовил из них чудесных "цыплят табака". От одиночества и скуки я не страдал: в доме отдыха восстанавливали пошатнувшееся по разным причинам здоровье игроки футбольной команды "Торпедо" и другие замечательные ребята…».

Самое интересное, но спустя несколько месяцев после выздоровления (в феврале 1966 года) Табаков отыграл премьеру — спектакль «Обыкновенная история» по И. Гончарову в интерпретации Виктора Розова. У Табакова была главная роль — Алексей Адуев. Это была отрицательная роль, которую Галина Волчек (режиссер спектакля) доверила Табакову не случайно. Он тогда вступил в партию, но внутренние убеждения у него были иные. Однако выразить их в открытую он не мог, зато мог сделать это на сцене. Вот Волчек, которая сама была таким же человеком, и предоставила коллеге такую возможность — сыграть антипода Олежки Савина из спектакля «В поисках радости» (или из фильма «Шумный день»). И снова послушаем рассказ О. Табакова:

«Работу мы начали еще в 64-м, но потом из-за моего инфаркта выпал большой отрезок времени. Волчек предлагали заменить меня другим актером, но она поступила беспрецедентно: просто закрыла работу над спектаклем на полгода и дожидалась, пока я вернусь в строй (ПОЧЕМУ дожидалась, я уже объяснил. — Ф.Р.). Для меня Галин поступок значим прежде всего в нравственном отношении, ибо это редкий образец веры и верности друг другу в театре. Возможно, от того и родились такие результаты…

Роль Адуева-племянника Волчек поручила актеру, в те времена запомнившемуся зрителю в образе юноши, рубившего мебель в спектакле "В поисках радости". Юноша протестовал против лжи, пронизавшей жизнь советских людей в "Чистом небе" играл Славку в "Пяти вечерах" или Толю в "Продолжении легенды" и других молодых "розовых" людей. Я был известен как человек, с личностью которого так или иначе связывались светлые, радостные надежды на то, что придут такие, как он, в мир и изменят его к лучшему, отвергая пошлость, ложь, корыстолюбие, коррупцию, табель о рангах, ниспровергая иерархические лестницы, а оказалось-то… Совсем даже наоборот. Вчерашних максималистов общество обкорнало, абсорбировало, ассимилировало…

Для меня роль Александра Адуева стала предупреждением всем этим Олегам, славам, сережкам Львовым, толям и другим замечательно чистым людям, начинающим свою жизнь прозрачно, пронзительно, светло, радостно и бескомпромиссно…»

Читая эти строки, невольно задаешь себе вопрос: интересно, о ЧЕМ ИМЕННО хотел предупредить Олег Табаков того же Олега Савина? Чтобы тот не размахивал отцовской шашкой, потешая народ? Дескать, все равно мещанство сильнее, и никакие шашки ему не страшны? То есть к черту романтику — да здравствует голый практицизм, а то и цинизм? Тогда зачем же вы, Олег Павлович, вступили в КПСС, если РАЗУВЕРИЛИСЬ в олежках и славках? Неужели исключительно из карьерных соображений? Ведь известно, что членство в партии открывало перед людьми широкие возможности. Впрочем, карьеристов в КПСС всегда хватало. Другое дело, что в 60-е годы их там стало слишком много, что не могло закончиться ничем хорошим уже в недалеком будущем. Однако вот как на эту тему размышляет сам О. Табаков:

«К тридцати трем годам (1968) мои общественно-политические взгляды вполне сформировались. Я, как и многие тогда, бредил Солженицыным, его повесть "Один день Ивана Денисовича" (вышла в журнале "Новый мир" в декабре 1962 года. — Ф.Р.) была для меня тем самым Рубиконом, который поделил мою жизнь на "до" ее публикации и "после". Об этом же, кстати, говорила в свое время и Анна Андреевна Ахматова.

Солженицын, Ахматова, Пастернак — вот мои университеты духа, ставшие доступными только с наступлением "оттепели" в стране, когда их стал печатать "Новый мир". "Новый мир" Твардовского, как и наш "Современник" был "птенцом гнезда Хрущева".

Каждый номер журнала ожидался в величайшем томлении и мгновенно проглатывался от корки до корки. На журнал были установлены лимиты, но меня, благодаря "лицу" подписывали вне всяких ограничений. До сих пор в моей библиотеке существуют переплетенные в ситцевые сарафанные обложки Семин, Быков, Катаев — все из "Нового мира" в основном определявшего круг моего чтения.

И в это же самое время Олег Николаевич предложил нам с Евстигнеевым вступить в партию, мотивируя свое предложение тем, что, если у нас не будет своей первичной парторганизации, не получится дело, не выживет театр. И мы стали членами КПСС, доверяя Олегу безраздельно. Нам при наличии Ефремова никаких политических надстроек не требовалось. Партийность была необходимой данью времени.