Наталья Варлей - Канатоходка

Так и после меня останется груда дорогих для меня мелочей – подарков, записок, заметок, дневников, черновиков, которые рука не поднимается выбросить, – но совершенно бессмысленных для остальных: кому интересно, что сломанная брошка или крошечная плюшевая игрушка всколыхнут в моей памяти сентиментальную историю…

Ну вот. Я всегда думала: придёт время. А оно ушло, быстро и безвозвратно. Опоздала. Как почти всегда опаздывала в жизни. Но в юности и в молодости всё равно кажется, что всё впереди. Как не успеть?!. А потом…

Мама в последнее время часто повторяла: «Как же быстро всё пролетело!..» Но, пока она была жива, я не вникала глубоко в эти слова. А теперь – да, и я повторяю: «Как же быстро всё пролетело!..»

Года за полтора до ухода мама вдруг захотела написать воспоминания. Видимо, в памяти пролетала вся её жизнь и то, о чём раньше она не вспоминала…

И то, о чём теперь уже никто не узнает – потому что, когда через день я принесла толстую тетрадку в красивой обложке и несколько ручек (мама попросила, и я с любовью выбирала в Доме книги ), мама сказала: «Нет! Я больше не хочу ничего писать…» Я опоздала…

Ещё почему-то в последние свои месяцы жизни мама читала наизусть стихи Есенина… Странно, почему именно они стали всплывать в её памяти – раньше она никогда не говорила, что любит этого поэта. А тут – она декламировала «с выражением», со «вторым планом», только ей очевидным. Она пытала сиделку-молдаванку Иру (большую деревенскую тётку): «Ира! Как это вы не знаете наизусть „Письмо к матери“ Есенина?! Не понимаю!» «Та, Сергеевна! Я в школе учила, да позабыла», – оправдывалась сиделка. «Стыдно, Ира! Стыдно не знать „Письмо к матери“ Есенина!» – строго пеняла ей мама. И принималась читать сама…

Мы потом со смехом пересказывали эту историю. И веселились – казалось весело!.. А сейчас – не смешно. Грустно. Мамы нет. И её воспоминания, её декламация стихов «с выражением» – ушли вместе с ней. И так обидно и глупо, что мне не пришло в голову записать всё это на диктофон. Тоже всё казалось – успею…

Бабушка Тата, мамина мама, помню, тоже читала нам стихи: Фета, Надсона, Бальмонта – «с выражением», с завываниями, как, вероятно, модно было читать во времена её юности. Этакий декаданс… А мы – семейство! – ухохатывались… А я, дура (будущая артистка!), пародировала бабушкины интонации («один в один», «точь-в-точь» – так называются нынче передачи, где обезьянничают!)… И все опять-таки веселились…

Ушла бабушка и её воспоминания об ушедшей юности, детстве, молодости, об ушедшей любви… Об ушедшей эпохе (бабушка родилась в 1899 году!)… А нам тогда казалось, что это было вообще в какие-то неандертальские времена (да и было ли вообще?!). И нас почему-то не посещало любопытство – наша сегодняшняя, сиюминутная жизнь была для нас значительнее, ярче и понятнее…

И ведь уже ничего не восстановить и не вернуть…

Старость сентиментальна и слезлива. А молодость – категорична и жестока…

Отец, мой отец – моряк, герой, – плакал, когда видел по телевизору марширующих пионеров, курсантов, моряков, когда слышал марш «Прощание славянки» или «Футбольный марш»… А мы недоумевали – чего тут плакать-то?! Чего тут грустного?!. А того!!.

В старости вдруг пронзительно ощущаешь и понимаешь, что всё прошло и никогда уже не вернётся. И некому «подхватить выпавшее из ослабевших рук знамя»… И ты, как рыба, выброшенная из родной стихии на песок, хватаешь воздух ртом – воздух воспоминаний о своей «так быстро пролетевшей» жизни… А те, кто смотрит на тебя в это время, недоумевают или даже стыдятся, стараются не замечать твоих некрасивых слёз, но только не позволяют себя утянуть в эти волны, которые ещё бушуют внутри тебя… У них своя жизнь, свой путь, свой мир… И в этом мире тебе отводится совсем небольшое место… И эти миры не пересекаются. Пока…

У меня нет своего сайта. Я не «пользователь». Поэтому все мои лжебиографии, всё, что гуляет в статьях, энциклопедиях, википедиях, – плод творчества недобросовестных, бессовестных «шустриков» от журналистики и литературы. Всевозможные «звёздные имена», «звёздные пары» и прочая дребедень – не ложь, а приблизительность, перемешанная со сплетнями, вымыслами и домыслами, НЕМНОЖКО разбавленная реальными фактами. Раньше читать это было до слёз стыдно. Хотелось бежать в суд. Или просто – найти «писателя» и дать пощёчину. Потом поняла, что это глупо. Опровергать – нет сил и желания. Бороться с этим – невозможно и бессмысленно. Поэтому лучше написать самой о том, как всё было. Всё, что помню. О тех, кого люблю. О тех, перед кем в долгу. ВО ИМЯ ЛЮБВИ.

Моё первое осознание себя в этом мире, видимо, стало основой моего мироощущения: хрупкость счастья, страх потерять любовь; несправедливость, с которой невозможно справиться, хотя она причиняет невыносимую боль…

Огромный пустынный пляж… до горизонта, до бесконечности, за которой начинается другая бесконечность – море… Песок… Я стою на не очень уверенных ногах (или это страх не даёт мне уверенно стоять?!) на песке. Мама резким голосом меня ругает. Сердитый голос мамы, которая, очевидно, впервые его на меня повысила, и пробудил меня к сознанию – «аз есмь»…

С той минуты точно я себя и помню – я «зажила» от потрясения…

Но – помню и то, что было минутой раньше, «до»…

Мама держит меня на руках, прижимая к себе. Мне тепло и уютно. Я счастлива – от красоты и бескрайности мира, ласкового солнышка, маминой нежности, любви – такой надёжной! От переизбытка чувств я дрыгаю ножкой и… мир переворачивается: я нечаянно сбиваю часы с маминой руки… Часики были золотые – единственная, кроме обручального кольца, мамина драгоценность в ту пору, тем более что они были папиным подарком по случаю рождения дочки: папа купил их в Констанце, на моей родине, чуть ли не на все имеющиеся у него деньги…

Конечно, все эти подробности я узнала намного позже, когда рассказала маме всё про этот день, описывая пляж, свои ощущения, резкую перемену состояния. Мама ахнула и не поверила, что я могу это помнить. Она стала меня убеждать, что кто-то мне всё это рассказал. Но я описала несколько деталей, о которых никто не мог знать, нарисовала картинку морского берега – где было море, где небо, где песок и в какую сторону мы потом ушли… Я помню! Помню свои ощущения. Помню этот пейзаж. Помню ярко даже сегодня…

Мама всё ищет и ищет что-то в песке… И не находит… И ругает меня, ругает… А я стою, совершенно несчастная. Мне страшно и горько, и в животе пустота… Я, маленькая (а мне было тогда чуть больше года – год и два месяца!), почувствовала, что есть на свете ещё что-то, кроме всеобъемлющей радости и любви – НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ НЕЛЮБВИ!..