Наталья Варлей - Канатоходка

Конечно, это благодаря Елене Стефановне…

Я выходила на арену в балетной пачке. У меня их было две – голубая и розовая, сшитые и великолепно расшитые в мастерских Большого театра. Под музыку из балета «Щелкунчик», с гладко зачёсанными и собранными в пучок волосами, сияя счастливой улыбкой, я выбегала и делала, раскинув руки, «комплимент», затем несколько балетных шагов и па с пируэтами. Потом подходила к трапеции, бралась за троса, разбегалась, вспрыгивала на неё на ходу, поворачивалась боком, балансируя на одной ноге, и, отпустив руки, опять раскидывала их в стороны… Трапеция раскачивалась всё сильнее, взмывая под купол цирка… Я летела высоко, как птица… Ради этого стоило жить!..

Через несколько лет Юра Хилькевич увидит меня в этом номере на арене Одесского цирка и, потрясённый, пригласит в свой первый фильм «Формула радуги»… Но об этом я расскажу позже…

А пока вернусь к моменту, когда я ещё учусь на втором курсе и только начинаю репетировать свой номер…

Зиновий Бонич очень хотел, чтобы под куполом я пела – как его жена, как пела, идя по канату, одна из сестёр Кох (это знаменитые на весь мир три сестры-канатоходки). Но я даже и думать об этом не могла, памятуя своё «коронное» пение при поступлении в музыкальную школу…

Какое пение – не умереть бы от страха и волнения!.. Да! Напоминаю ещё и о моей панической боязни высоты!..

На втором курсе свой номер полностью я отрепетировала на высоте ОДИН МЕТР. На третьем – меня подняли на четыре метра от земли. Я сидела на трапеции, прицепленная на две лонжи: одна – местная, прикреплённая к трапеции, вторая – в руках моего педагога, – и дрожала как осиновый лист. Какое там встать?! Какое там раскачаться?! Какое там взять в руки музыкальный инструмент?!. Но меня никто не торопит…

Постепенно я привыкаю к этой высоте. Потом начинаю, как будто заново, репетировать свои трюки. И потихоньку – по метру, по полтора – меня поднимают на 10-метровую высоту. Я привыкаю и к ней…

А дальше – невероятное счастье от взятой высоты, от обретённого, желанного, долгожданного чувства полёта…

Но сразу оговорюсь: всё это – до первого перерыва, первого переезда, до смены цирка, купола, высоты, другой подвески аппаратуры. А там снова всё как будто бы заново. Всё сначала…

И так всю жизнь – утром репетиция до седьмого пота, вечером трепет и жуткое волнение… Вы думаете, что это с опытом проходит? Ничего подобного…

Да и сейчас, перед каждым выходом на сцену я всегда, как в первый раз, волнуюсь!..

Свой цирковой номер я репетировала два года…

В 1965 году мы сдали все экзамены, и у нас начались выпускные представления. Наверное, дней десять подряд мы выходили ежедневно, вернее, ежевечерне, на учебную арену в представлении, которое в программке и на афише называлось: «На манеже – юность».

В эпилоге Лена Камбурова пела «До свидания, до свидания, студенческий город Москва…», а мы, подпевая, выходили на поклон. (Лена училась параллельно на отделении клоунады и эстрады.)

Ковёрным клоуном в нашем представлении был Женя Майхровский. На церемонии вручения дипломов нас приветствовал Олег Попов…

Я получила диплом с отличием… Мама, папа, Ирина – сидели в рядах. Мама плакала…

До слёз щемило сердце от мысли, что переворачивается и эта счастливая страница нашей жизни. Предстоит расставание с сокурсниками, педагогами…

Впереди самостоятельная взрослая жизнь. И никто не мог знать, какой она будет…

В конце выпускных экзаменов я отметила своё восемнадцатилетие. На Суворовском бульваре у нас дома собрался почти весь курс – мы жили дружно, без интриг…

Слегка подвыпившие сокурсники признавались в любви моей маме – она всегда была очень молодой, красивой и, как тогда говорили, «пикантной»!..

Было весело и сумбурно. Только предчувствие расставания омрачало праздник… Надо сказать, курс у нас был не только разновозрастной (я была одной из самых юных в момент поступления, а самый взрослый был старше лет на десять), но и многонациональный: у нас учились и монголы, и азербайджанец, и эстонцы, и украинцы, и молдаванка, и армянин, и евреи, и белорусы, и немец, и татары – и т. д. Никогда в то время не возникало такой глупости, как «национальный вопрос», – в страшном сне не приснилось бы! Это была одна страна. В каждой республике были свои обычаи, свои традиции и культура…

И все ездили друг к другу в гости. И везде радушно и хлебосольно принимали друзей…

Друзей на курсе у меня было много. С «самыми-самыми» я дружу и сейчас, хотя в силу разных обстоятельств (да и возраста!) видимся мы нечасто…

Аркаша Бурдецкий из Одессы сейчас живёт в Америке. Мы перезваниваемся. Изредка он прилетает в Москву – и тогда мы обязательно встречаемся…

А в цирковом училище мы были закадычными друзьями. Мы знали друг про друга всё, делились нашими радостями, горестями, рассказывали о своих влюблённостях, «плакались в жилетку», когда это было необходимо. Аркашуля (мы звали друг друга «Натуля» и «Аркашуля») часто был первым слушателем или читателем моих стихов… Мы забирались на верхний ряд зала, где был большой манеж, и открывали друг другу души…

Когда мы уже выпустились и ещё были живы Аркашины родители, я ездила к нему в гости в Одессу, в его гостеприимный дом, где его маленькая добрая мама закармливала меня своими вкусными кулинарными изысками… Я знала обеих его жён. Знакома и с его дочкой, красавицей Иринкой… А сейчас Иринка и сама уже мама…

Из Америки он прилетал на юбилеи – Славы Борисенко и мой… Аркашуля выпускался с двумя номерами – верхним в «Эквилибре на першах» под руководством Рубена Манукяна и верхним в «Парных акробатах» – со Славой Борисенко…

Слава тоже мой добрый друг. Хотя он живёт в Москве, мы и с ним видимся редко. Да и перезваниваемся не так часто. Славка чаще летает в Америку к Аркашке – они всегда были неразлейвода. Но иногда всё-таки мы пересекаемся в Москве. Ездим ко мне на дачу… Славка удивительно добрый и верный человек, очень мягкий, отзывчивый и исполнительный. Поэтому часто окружающие его нагружают просьбами и обязанностями, хотя у Славки уже и проблемы с сердцем были, ну, и вообще, почему вместо привычного «надо Славку попросить» не сделать самому…

Впрочем, лезу не в свои дела. Когда-то мне сказал один друг: «Если человек так поступает, значит, он сам так хочет…» Но… просто я помню, какие у Славы были светящиеся голубые глаза! Жаль, потом погасли…

Когда он выходил в манеж – невозможно было глаз оторвать: не красавец и ростом невысок, но море обаяния…

Наш Юрий Гаврилович всё время «намекал» мне, чтобы я «обратила внимание на Славку»… Ну, я «обращала», но влюблялась-то в других. Да и у Славки «личная жизнь» развивалась совершенно в другой от меня стороне. Ну и хорошо: зато мы с Аркашулей и Славиком на всю жизнь остались друзьями…