Сигизмунд Либрович - Император под запретом. Двадцать четыре года русской истории

Арест правительницы Анны Леопольдовны и ее мужа, принца Антона-Ульриха, цесаревной Елизаветой Петровной.

— Бедняжка, — сказала цесаревна, — ты не знаешь, что народ кричит и радуется, что ты лишился короны!

В ту же ночь в своих домах были арестованы Остерман, Миних, Левенвольде, Менгден, Головкин, Бестужев-Рюмин и другие близкие к Анне Леопольдовне и Иоанну Антоновичу сановники. Их привезли во дворец Елизаветы Петровны, а в 7 часов утра отправили в Шлиссельбургскую крепость.

Царствование императора-малютки окончилось. Его место заняла 32-летняя дочь Петра Великого.

С самого раннего утра 25 ноября 1741 года огромные толпы народа и масса войска окружили дворец, в котором жила цесаревна Елизавета Петровна. Весть о совершившихся в ночь событиях, о том, что правительница Анна Леопольдовна, принц Антон-Ульрих и все их сторонники и приверженцы арестованы, разнеслась по столице с быстротой молнии. И, как год с небольшим назад, народ ликовал по поводу ареста Бирона, так теперь ликовал он по поводу новой перемены правительства…

Громкое «ура» и крики «да здравствует цесаревна Елизавета!», «да здравствует императрица Елизавета Петровна!» оглашали воздух. Все с нетерпением ждали, когда покажется народу виновница переворота, о смелом подвиге которой неслись сказочные слухи.

Было восемь часов утра, когда цесаревна, надев Андреевский орден, показалась в окне дворца. Она держала на руках малютку Иоанна Антоновича.

Новое, еще более громкое «ура» огласило воздух при виде Елизаветы Петровны.

Появление цесаревны с императором-младенцем дало повод многим предполагать, что цесаревна объявит себя только правительницей, т. е. займет место Анны Леопольдовны, и что Иоанн Антонович по-прежнему будет считаться императором.

Но вскоре за тем объявленный манифест гласил совсем другое.

«Все Наши как духовного, так и светского чинов верные подданные и особливо лейб-гвардии Наши полки всеподданнейше и единогласно Нас просили Отеческий Наш Престол Всемилостивейше восприять», — так значилось в манифесте о вступлении на престол Елизаветы Петровны, в тот же день напечатанном «в С.-Петербурге при Сенате» и разосланном по всей России. В манифесте упоминалось, что Блаженной памяти императрицей Анной Иоанновной при кончине ее учинен наследником Всероссийского престола внук ее величества, которому тогда еще от рождения несколько месяцев только было. «И ради такого его младенчества правление Государственное чрез разные персоны и разными образы происходило, отчего дуже как внешне, так внутри государства беспокойства и непорядки и, следовательно, немалое разорение всему Государству последовало…» И вот «для пресечения всех тех происшествий, беспокойств и непорядков» Елизавета Петровна «по законному праву по близости крови к Самодержавным вседрожайшим ее родителям отеческий престол восприять соизволила».

В следовавшем затем втором манифесте, от 28 ноября, указывалось, что, согласно духовной императрицы Екатерины I, еще тогда, когда скончался Петр II, цесаревна Елизавета Петровна была законной наследницей Всероссийского престола, но что эта духовная была скрыта Остерманом, что по проискам того же Остермана была избрана на престол Анна Иоанновна и что он же, Остерман, во время болезни императрицы Анны Иоанновны сочинил определение о назначении наследником малолетнего Иоанна — «никакой уже ко Всероссийскому престолу принадлежащей претензии, линии и права не имеющего» и т. д., и т. д.

В конце манифеста сказано было, что «хотя принцесса Анна и сын ее принц Иоанн ни малейшей претензии и прав к наследию Всероссийского престола не имеют, но из особливой к ним императорской милости, не желая никаких им причинить огорчений, с надлежащею им честью и с достойным удовольствием, предав все их разные предосудительные поступки крайнему забвению», новая императрица повелела «принцессу, ее мужа и детей в их отечество всемилостивейше отправить».

Извещение о вступлении на престол императрицы Елизаветы Петровны, помещенное в «Санкт-Петербургских Ведомостях» 1 декабря 1741 г.

Милостивые слова манифеста новой императрицы, обещавшие, что семейству падшего императора не будет причинено «огорчений» и что их поступки будут преданы забвению, не распространялись на сторонников Брауншвейгской фамилии. Все арестованные в ночь на 25 ноября: Остерман, Миних, Головкин, обер-гофмаршал Левенвольде, президент Коммерц-коллегии Менгден, сын генерал-фельдмаршала обер-гофмейстер Миних, тайный советник Стрешнев, директор канцелярии принца Антона и другие — были преданы особому суду как государственные преступники, которые содействовали незаконному возведению Бирона в регенты и воцарению Иоанна Антоновича. Кроме того, почти всем им были поставлены в вину и другие преступления.

Следствие было поручено генералу Андрею Ивановичу Ушакову, который теперь стал одним из лиц, наиболее близких к новой императрице. Суд отнесся ко всем строго и приговорил бывшего генерал-адмирала Остермана колесовать, бывшего генерал-фельдмаршала Миниха — четвертовать, обер-канцлеру Головкину, президенту Коммерц-коллегии Менгдену, обер-гофмаршалу Левенвольде и действительному статскому советнику Тимирязеву — отсечь головы, а имения их отнять в казну; остальных — кого бить плетьми и сослать, кого разжаловать и т. п. Императрица, верная данному ей обещанию никого не лишать жизни, смягчила приговор, даровала всем жизнь, о чем приговоренные к смерти узнали только в день назначенной казни, 18 января 1742 года, на плахе, когда палачи уже собирались исполнить приговор. Согласно указу императрицы все они были сосланы в заточение: Остерман в Березов, Миних в Пелым, Головкин в Гершанг, в шестидесяти верстах от Пелыма, Менгден в Колымский острог, Левенвольде — в Соликамский.

Граф Остерман на эшафоте.

Остермана и его жену привез из Петербурга в Березов подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка Ермолин с десятью гвардейскими солдатами. С ними приехало шесть человек прислуги. Арестантов предписано было держать «под крепким и осторожным караулом» и, если кто из них «в подозрении явится, то оного запереть в острог, в особливое место, и с другими сообщения иметь ему не велеть и о делах его доносить в Сенат». Кроме прислуги, к Остерману приказано было отправить лютеранского пастора. Остерман не вынес сурового климата Березова и через пять лет, простудившись, скончался в Березове. Вдова соорудила на его могиле памятник.