Филадельф Паршинский - Из дневника жителя Архангельска Ф.Н. Паршинского

24 июля. День малооблачный, солнечный. Ему предшествовала ночь, тихая (дым Сульфатстроя ложился на западный сектор). Туман на мхах в течение ночи распространялся все шире и к восходу солнца уже начал залезать в город. Низко над горизонтом слой воздуха в течение всей ночи был загрязнен каким-то дымом, что ли? Солнце взошло, темнокрасное, приплюснутое. Перед восходом солнца в тумане стали вырастать бугры, как курганы, и эти бугры ползли в сторону «Немецкой слободы» (между [улицами] Свободы и Вологодской), но, не дойдя, расплывались. Эти бугры достигали высоты двухэтажного дома, вся же оставшаяся масса тумана была ниже даже малых избушек. На Двине тумана не было, а за Двиной на Волохновой был такой же низкий туман. Исакогорские три башни были все же видны сквозь пленки дымовых завес.

22 июля днем был небольшой пожар в банях на Быку, быстро ликвидированный пожарной командой.

24 июля в 16 часов ветер с востока, +29 °С (аптека) и угроза дождем, но угроза эта растаяла. И все-таки в 16 ч. 30 мин. слышен раскат грома. Но грозы так и не было.

25 июля. Ночью на 25-е воздух чище, чем прошлой ночью, с 2 ч. 25 мин. до 3 ч. 50 мин. воздушная тревога: «Действиями нашей истребительной авиации атака противника отбита. Одному бомбардировщику удалось прорваться, но он в беспорядке сбросил бомбы, не причинив вреда». «В ночь с 24 на 25 июля» было два налета на Москву: один вечером (радио молчало), а другой ночью. Эти налеты для германцев оказались самыми неудачными из московских налетов 21—22, 22—23, 23—24 июля. В Москве было две тревоги: первая полтора часа и вторая два часа.

«Одна бомба упала в сад Динамо, а другая у братских могил между Большим театром и пристанью». Я пошел к братским могилам и что же вижу: маленькая воронка, уже засыпанная землей на клумбе. Такую воронку могла сделать фугасная бомба весом 3 килограмма; неужели финский бомбардировщик, если даже он был вынужден облегчить себя, чтобы удрать от наших истребителей, стал бы сбрасывать маловесные бомбы, а бомбы в 50 килограммов оставил бы у себя на борту! Думаю, что он сделал бы как раз наоборот. Отсюда вывод: никакого налета на Архангельск не было. Тревога была учебная. Цель: приучить архангелогородцев к бомбам, чтобы не боялись, чтобы не создалась паника, когда в самом деле прилетят финны или германцы. Ну а прилетят они не раньше, как во второй половине сентября, когда ночи уже будут темные.

25 июля в 15 часов +24 °С, ветерок с северо-запада. День весь солнечный, малооблачный, в ночь на 26 июля воздух малопрозрачный, а дым Сульфатстроя стелется к западу, а не к восточному сектору. Около 3—4 часов ночи дым Сульфатстроя, поднявшись метров на 40, клубится, не склоняясь ни к западному, ни к восточному сектору горизонта.

26 июля. День солнечный, ветерок с северо-запада, в 14 часов +24 °С (аптека), в 19 часов +23,5 °С (аптека). В магазинах Гастронома давали пастилу, вернее дразнили пастилой трехслойной по 8 р. с копейками кило. Давали по 400 граммов. У меня был в очереди № 965, но до меня очередь не дошла: пастилы не хватило. Вместо пастилы стали давать «шоколадные» конфеты по 17 р. кило (настоящие шоколадные стоят 43 р. кило, но и эти уже все распродали). Итак, война начинает сказываться...Про Гитлера пишут небылицы. Большевики хотят, чтобы германские социал-националисты также слабо боролись бы с красными, как это делало царское правительство. Но германцы не так глупы, как русские. И это хорошо.

27 июля. День солнечный, почти безоблачный; в 16 ч. 30 мин. +23,5 “С и в 21 час +18 °С (аптека), ночью воздух прозрачный, но на юге исакогор- ских трех башен не видно. Днем ветерок с северо-запада, вечером штиль, а ночью с востока. С 25 июля днем бывает Nord-West, а ночью, наоборот, дым к западу.

Приходится все-таки признать, что движение германских войск призамедлилось, и довольно значительно. Но все-таки молниеносный удар удался. Со слов Чугаевской выходит, что Фриман уехал в Москву, а Вейс вывозит из Москвы своих родственников куда-то на восток, да и сам собирается в Котлас. Итак, из Москвы бегут в первую очередь евреи, ибо Фриман туда поехал не для того, чтобы там жить.

Родственников Чугаевской эвакуировали из Чуднова Волынского на восток, в Сталинградскую область. Значит, Сталин не зря говорил, что «нужно ничего не оставлять врагу».

3 августа. В Москве гостит Гарри Гопкинс по личному поручению Рузвельта. Хотя в Америке президент имеет больше власти и влияния, чем в Англии премьер, но все-таки странно, почему Гопкинс действует от имени Рузвельта, а не от имени США! А если учесть, что мистер Рузвельт — еврей, а не yankee, то миссия Гопкинса становится понятной.

3 августа 1941 г. утро холодное и пасмурное, ветер с севера (или северо-запада?), в 13 часов +18 °С, ветер средней силы с востока. Недолго светило солнце, а потом опять пасмурно до вечера. Вместо житомирского появилось коростенское и белоцерковское... que est ce que ce? Неужели? — Да! Это значит, что германские войска вклинились уже в Киевскую область.

С 19 ч. 30 мин. до 20 ч. 30 мин. три обильных дождя с юга. Ночью туман, к утру ветер уже с юго-запада, но очень слабый, нехолодный.

4 августа. Утро. Воздух малопрозрачен. Сульфатстрой снова виден, пасмурно, однако с 10 часов уже начинает светить солнце, но день все же вышел пасмурный, даже капли дождя пестрят деревянные тротуары; тихо; пахнет сернистый газ, ползущий от Сульфатстроя; в 15 часов +22 °С (аптека), в 17 ч. 30 мин. дождик, тихий, но настолько обильный, что даже из водосточных труб вода бежит. И этот дождь и в 22, и в 23 часа заставил меня надеть зимнее пальто и шапку и ехать на трамвае на дежурство, и все-таки я промочил себе ноги — вся подошва калош и ботинок оказалась мокрая и грязная. Не помогла и бумага, которую я вложил. Под утро дождь повторился, но к 7 часам 5 августа дорога настолько впитала в себя воду, что и в моих дырявых калошах можно было идти домой безопасно. Дождь в 22—23 часа 4 августа сопровождался грозой.

7 августа. 4 ч. 30 мин., ветер с юго-востока выше средней силы, облачность сгущается, становится пасмурно. Приблизительно с полудня солнце борется с облаками и кое-как светит. В 16 часов +25 °С (аптека), ветер не ощущается. В архторговских магазинах мерзость запустения, в молсоюзовском дают простоквашу, очередь дальше «Эдисона»! В булочной на углу Володарского хлеб черный и белый, очередь до КОГИЗа. Вечер теплый, ветер с юга, облаков мало.

8 августа. Утром ветер с востока теплый, день наступил солнечный, малооблачный, облака кучевые 50%; ветер сильный, с юга, в 17 ч. 20 мин. +26 °С, в 18 ч. 40 мин. +25 °С.

Не успели засохнуть чернила на факсимиле пана Сикорского и тов. Майского на польско-советском соглашении от 30 июля, как уже пан Сикорский 31 июля по радио задирает Советский Союз словами: «Никто не смеет даже предположить, что границы Польского государства 1939 г. могут быть поставлены под сомнение». На это «Известия» 3 августа отвечают: «По советско-польскому соглашению 30 июля 1941 г. советское правительство признало советско-германские договоры 1939 г. касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу». Этим подчеркнуто, что «территориальные перемены» не вечны, также и границы не представляют собой чего-то незыблемого. Мы не считаем, например, незыблемыми границы СССР с Польшей, установленные Рижским договором (1921 г.), как не разделяем и той точки зрения, что «никто не смеет и предположить, что границы Польского государства 1939 г. могут быть поставлены под сомнение», как это высказал в своей речи г. Сикорский». Итак, между Сикорским и Сталиным пробежала уже черная кошка. Поляки спесивы. Зачем бы им задирать немцев в 1938 и 1939 годах? Гораздо выгоднее им было пойти на уступки. Была бы тогда цела Польша. А теперь Польша в Лондоне. Но Сикорский задирает еще и тем, что проводит аналогию между 1795 и 1939 годами (третий и четвертый раздел Польши). По этому поводу «Известия» 3 июля много пишут. Видно, что Сикорский задел за живое. Теперь остается только заявить о расторжении соглашения 30 июля.