Рюрик Миньяр-Белоручев - Война и мир в его жизни

Только тут он начал понимать непостоянство вкусов своего сводного брата Виталия, который, будучи старше Ростислава на 20 лет, все еще предпочитал жизнь холостяка. Талантливый художник, он и в молодости считался перспективным женихом и в семье крупного хирурга Хорошко, и широко известного русского художника Кончаловского Петра Петровича. К дочери последнего ему дорогу перебежал «дядя Степа», а точнее автор этого произведения Сергей Владимирович Михалков. Впрочем, это не помешало им оставаться друзьями, и Виталий всю жизнь хранил стихотворение, которое написал у него в гостях Сергей Владимирович, рассказывая о появившемся в их доме щенке:

Инициалы раскрыть не сложно: Сергей Михалков и Наталья Петровна. Стихотворение написано 29 января 1936 года. Как раз в это время брат Ростислава попытался жениться на изумительно красивой девушке Зое Бедринской. Их знакомство состоялось, когда она позировала известному скульптуру Ивану Шадру для его «Девушки с веслом». Эта статуя высотой в 8 метров была установлена в Центральном парке культуры и отдыха в Москве и привлекала внимание многочисленных посетителей. Тем более что скульптура представляла обнаженную девушку с прекрасной фигурой. Позже, будучи уже женой Виталия, Зоя рассказывала, что она долго не соглашалась позировать голой и, в конечном счете, согласилась при условии присутствия жены Шадра во время сеансов.

К сожалению, брак Виталия с Зоей продолжался недолго. Неугомонный художник не мог не менять натуру. Сколько его ни помнит Полинин, в любом возрасте у него были двадцатилетние подруги.

Что касается Ташкента, то тогда у Ростислава с его еще одной Инной все ограничилось поцелуями. И скорее всего препятствием стали его глубокие чувства к жене, которую он еще не был готов обмануть.

Именно в Ташкенте он познакомился не только с признанными асами синхронного перевода Сеземаном и Лангеманом, но и с очень известным писателем и поэтом Константином Симоновым. Это имя в то время было у всех на слуху. Его стихи «Жди меня и я вернусь, только очень жди» знали все фронтовики и их любимые. Его пьесы «Парень из нашего города» и «Русский вопрос» шли во всех театрах страны. Его книги, посвященные войне, не залеживались на полках. И в то же время это многообразное творчество носило отпечаток определенной незавершенности. Да, многие его стихотворения были дороги фронтовикам. Но кончилась война, фронтовики воссоединились со своими любимыми, и о поэзии Симонова стали постепенно забывать. Его пьесы поднимали острейшие вопросы холодной войны, но постепенно с улучшением международной обстановки они также сошли со сцены. Его проза и публицистика привлекали внимание читателей 40-х, 50-х годов, потому что они приоткрывали думы и чаяния интеллигенции, но уже в 70-х годах они потускнели и постепенно забылись на фоне произведений новых талантливых писателей: Виктора Астафьева, Василия Быкова, Валентина Распутина. Что-то вроде литературной карьеры у него просматривалось и в личной жизни. Он не смог долго довольствоваться первой женой, так как в советской элите появилось сексапильное милое существо – актриса Валентина Серова. Прославилась она прежде всего необычным романом с летчиком-истребителем Анатолием Серовым, который, будучи в Москве в сиянии славы после воздушных боев в Испании, познакомился с ней и был мгновенно покорен. Узнав, что она уезжает в Ленинград, он проводил ее на поезд, а на утро встречал на вокзале в Северной Пальмире с роскошным букетом цветов в руках. Их бурный роман был очень коротким. Через несколько месяцев герой войны в Испании разбился на своем истребителе, а его супруга Серова стала женой Симонова. Но и этот брак не был счастливым, Валентина Серова оказалась в объятиях Бахуса, и ничто не смогло спасти ее от алкоголя. Последний брак Константина Симонова был связан с именем поэта С. Гудзенко, после смерти которого еще одна вдова прельстила ищущего писателя.

К. Симонов собрал синхронных переводчиков и предупредил о своеобразии прибывших в Ташкент афро-азиатских писателей, английский или французский язык которых был далек от оригинала. Переводчики убедились в этом достаточно быстро. Уже на одном из первых заседаний выступавший индонезийский писатель заявил, что он будет говорить на английском языке. Переводчики с английского приготовились его переводить на русский, а «французы» замерли в ожидании русского текста для перевода его на французский. Однако перевода на русский язык не последовало. Английский язык оратора был недоступен для высококвалифицированных синхронистов, свободно владеющих этим языком. В то же время франкоязычные синхронные переводчики почему-то понимали и достаточно сносно, что хотел сказать индонезиец, и английским переводчикам ничего не осталась делать, как переключиться на французскую кабину. Так была спасена ситуация с представителем Индонезии.

С писателем из Камбоджи /Кампучии/ положение оказалось сложнее. Он настаивал на своем праве выступать на родном кхмерском языке. После горячего обсуждения создавшейся обстановки выход был найден. В кабину рядом с Полининым был посажен французский переводчик из Камбоджи, который должен был указывать Ростиславу во французском письменном тексте то, что в данный момент говорит оратор на кхмерском языке. Все было предварительно оговорено, и административная группа конгресса во главе с К. Симоновым считала вопрос решенным. Было объявлено выступление камбоджийского писателя. Его переводчик с достоинством начал водить карандашом по французскому тексту, указывая Полинину место, которое озвучивал в данный момент писатель. Синхронный перевод превращался в перевод с листа. Все шло как по маслу: оратор говорил, молодой камбоджиец дирижировал карандашом, а Ростислав превращал французский текст в русский. В то же время в общей обстановке стал ощущаться дискомфорт. Оратор монотонным голосом вещает, а его слушатели взрываются вдруг аплодисментами, оратор переходит на торжественный тон, а в зале смеются, что приводит в некоторое смущение выступающего. Наконец, письменный текст подходит к концу, возникает необходимость переходить к лозунгам, дежурным в то время – типа «Долой империализм!» и «Да здравствует учение марксизма-ленинизма!», а в голосе оратора беспросветная тусклость. Полинин с удивлением смотрит на камбоджийского переводчика, тот на Полинина. Нужно принимать решение. Можно, конечно, сказать в микрофон, что письменный текст кончился и что переводчику остается только замолчать. Но это будет неординарным происшествием и вызовет непонимание у присутствующих. Остается одно: Ростислав возвращается к первым строкам уже переведенного французского текста и повторяет его перевод. При этом он внимательно следит за интонациями оратора. Где-то в середине текста у камбоджийского писателя появляются торжественные нотки. Он явно подходит к концу. Полинин перескакивает к заключительной части текста и провозглашает лозунги. Раздаются аплодисменты. Оратор доволен, он выкрикивает еще что-то. Это же делает и переводчик. Аплодисменты нарастают, и торжествующий кхмер сходит с трибуны. Все довольны. Симонов благодарит синхронных переводчиков за работу.