Александр Черепанов - Записки военного советника в Китае

Со стены мы увидели неожиданную картину: солдаты 2-го полка, забыв про свою задачу огнем помешать переправе противника в восточную часть города, сами на лодках переплывали через Дунцзян в город. Те, кому не хватило места в лодках, перебирались вплавь.

Чан Кай-шн фактически не руководил штурмом Вэйчжоу. При первой же неудаче он совсем потерял веру в успех. Даже место для своего командного пункта он выбрал на второстепенном направлении — на горе Фэйнэлин.

В этом бою, как и под Мяньху и при разгроме мятежников в Гуанчжоу, главную роль сыграло единство Народно-революционной армии и народа.

Крепость Вэйчжоу была по существу взята коммунистами, чья воля оказалась тверже неприступных стен.

Радость победы была омрачена похоронами павших товарищей. На траурном митинге было предоставлено слово и мне. В рукописном журнале «Кантон» № 7 за март 1926 г. сохранилась запись моего выступления. Привожу ее почти без сокращений.

«Во время боя для меня нет ничего заветного. Если это нужно для победы, я брошу все на верную смерть, но после боя меня охватывает бесконечная печаль по павшим товарищам. В этот момент мне хочется остаться одному, и нередко я плачу.

Особенно острую боль чувствуешь, когда в памяти вырисовывается образ погибшего друга, которого ты знал, с которым ты работал, о котором жизнь врезала в твоей памяти не одну страницу воспоминаний.

Такого друга, командира полка Лю, я потерял в бою под Вэйчжоу 13 октября 1925 г.

Я познакомился с ним год тому назад, возвращаясь на пароходе с о. Вампу в Гуанчжоу. Китайцы обычно при первом знакомстве сдержанны.' Он же просто, без церемоний подошел ко мне, заговорил и через какие-нибудь десять минут мы были друзьями.

Наша беседа не отличалась изысканностью. Он знал несколько слов по-английски и „хорошо* 1, „нехорошо** — по-русски, я говорил немного по-китайски, но людям, связанным общностью дела, не требуется много слов. Они понимают друг друга и молча.

Позднее нам приходилось совместно обучать курсантов школы Вампу и солдат новой армии, встречаться и на банкетах и в боях.

Полковник Лю был хорош на учении, приятен в беседе, крепок в дружбе и красив в бою.

Он был кавалерист со всеми присущими представителям этого рода войск положительными качествами: подвижен, жизнерадостен, принимал молниеносные решения в бою и вел в атаку свою часть, как ураган.

Часто я любовался им и прочил ему славу великих полководцев. Я мечтал, что, когда национальная армия выйдет за пределы Гуандуна, он сменит непривычную для него пехоту на легкую конницу. Однако трудно предугадать судьбу человека.

Когда атака его полка под стенами Вэйчжоу захлебнулась, он во главе знаменного взвода бросился вперед, чтобы вновь зажечь остывающий порыв пехоты. Из 40 бойцов, которых он вел в атаку, в живых осталось 18 человек. Среди них не было полковника Лю. Смертельно раненный он был вынесен плачущими от горя солдатами с поля боя и, не приходя в себя, умер.

На другой день его полк, оставшийся почти без офицеров, по трупам своих товарищей впервые в истории Вэйчжоу берет штурмом стены этой крепости и празднует победу. С грустью мы смотрим на гроб павшего смертью храбрых друга и командира.

В лице товарища Лю партия потеряла боевого участника революции — бойца, а солдаты — командира, которому сопутствовала победа.

Мир праху твоему, храбрейший!

Память о тебе надолго останется в наших сердцах, а боевые подвиги твои будут записаны на страницах революционной истории Китая. Они будут служить примером китайским юношам».

Так закончил я свое выступление на траурном митинге, посвященном памяти бойцов, павших во время штурма крепости Вэйчжоу.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ГУАНДУНА

В дни ожесточенных боев за Вэйчжоу в Гуанчжоу снова создалось напряженное положение. 12-я дивизия

4-го корпуса перешла на сторону Дэн Бэнь-ина. Командир 10-й дивизии генерал Чэнь Мин-шу доносил, что у него не хватает сил сдерживать наступающего противника. Канонерки, присланные северными милитаристами, угрожали правительственному флоту в Хумыне на подступах к Гуанчжоу.

Агенты Чэнь Цзюн-мина распускали в городе панические слухи и организовывали поджоги. Диверсанты сожгли казармы 2-й дивизии школы Вампу и квартал вокруг центральной электростанции, которую едва удалось отстоять от огня.

Осложнилась обстановка и на Восточном фронте. Основные силы Чэнь Цзюн-мина сосредоточились не в районе Мэйсянь—Хэбо, как предполагалось, а значительно южнее. Чэнь Цзюн-мин двинул войска на

Даньшуй с задачей, выйдя на железную дорогу Гуанчжоу—Коулун, соединиться с войсками Дэн Бэнь-ина и при поддержке флота северных милитаристов и империалистов Гонконга наступать на Гуанчжоу.

Поэтому первоначальный план наступления НРА был изменен. Основные силы Восточного фронта были направлены южнее (схема 19).

Теперь Южная группа под командованием Хэ Ин-циня (советник А. И. Черепанов) в составе 1-й дивизии школы Вампу и 1-й дивизии У Те-чэна. (советник Е. В. Тесленко) должна была наступать вдоль побережья на Хайфын и далее на Фунин — Шаньтоу.

Центральная группа под командованием генерала Ли Цзи-шэня в составе 4-го корпуса, усиленного 3-й дивизией школы Вампу (советник В. Н. Панюков), наступает на Цзянцзинь — Чаочжоу.

Северная группа генерала Чэн Цяня (советник

Н. И. Кончиц) в составе двух дивизий наступает на Хэюань—Лунчуань—Ухуа—Синнин—Мэйсянь с задачей не допустить отхода противника в провинции Цзянси и Фуцзянь.

Между Центральной и Северной группами наступала Самшуйская группа под командованием генерала Фань Те-пэя. Она считалась ненадежной, и часть ее предполагали разоружить.

Наиболее сильная 1-я дивизия, которую у нас называли «тяжелая гвардия», во встречном бою без особого труда разбила войска Хун Шао-линя и, преследуя их, овладела Хайфыном, Хэкоу и Хэбо. Население всюду с энтузиазмом встречало победителей. Обычно на окраине деревни собирались для встречи гуанчжоуских войск толпы народа. Хлопушки трещали, как ружейные выстрелы. Генерал Хэ Ин-цинь обожал почести, он всегда старался первым войти в деревню. Иной раз перед въездом в населенный пункт он даже садился на своего пегого пони и, если позволяла дорога, подскакивал к встречающим рысыо или галопчиком.

Мы, советники, пропыленные, загорелые, были одеты, как все, ничем не отличались от других, но нас, разумеется, сразу узнавали, особенно ребятишки. Они бежали за нами, громко выкрикивая: «Янгуйцзы!»,

что означает «заморский черт». Таким нелестным именем звали тогда в китайской деревне всех европейцев. За такое «приветствие» старшие давали своим потомкам шлепки и поправляли: «Бу ши янгуйцзы — Эгоды гувэньмынь, вомыньды сяньшэн» («Не заморские черти, а русские советники, наши учителя»).