Кеннет Максей - Гудериан

Настояв на привлечении к этой работе офицеров с фронтовым опытом, Гудериан осуществил на практике то, что неоднократно предлагал ОКВ и ОКХ, чьи старшие штабные офицеры, по его мнению, безнадежно отстали от жизни, поскольку с 1918 года не находились на строевой службе. Начальником своего штаба Гудериан назначил полковника Вольфганга Томале – «танкиста душой» и чрезвычайно способного штабиста. Их сотрудничество было чрезвычайно эффективным, гораздо более эффективным, чем принято считать. Разделение обязанностей было четким. При назначении Гудериан с усмешкой сказал: «Один из нас должен находиться в разъездах, а другой – руководить штабом. Я буду ездить!» Совершенно очевидно, что Гудериан рассматривал свое назначение в более широком смысле, чем кто-либо другой. После войны, в беседе с американцами он сказал, что «…считал своей задачей понять изнутри характер своих начальников и сослуживцев и оперативно вносить предложения, основанные на собственном опыте пребывания в войсках, как того требовали обстоятельства». Штаб Гудериана разместился в непосредственной близости от ставки фюрера и резиденции начальника генерального штаба, чтобы он мог поддерживать связь с командованием вермахта и сухопутных сил. А вот штаб Томале находился на Бендлерштрассе в Берлине, где тот развернул кипучую деятельность, с энтузиазмом работая на человека, о котором отозвался как о «лучшем и наиболее ответственном генерале Германии».

Следует учесть, что речь идет о человеке, страдавшем от серьезных проблем со здоровьем, хотя этот фактор по отношению к Гудериану нуждается в проверке. Болезни, причинами которых были крайнее истощение сил и упорное стремление остаться в строю, несмотря на последствия, отрицательно сказались на деятельности многих военачальников и государственных деятелей. Так было в прошлом и точно так же будет в будущем. Хью Летанг в своем труде «Патология лидерства» пишет, что Гудериан страдал сердечной недостаточностью, отмечая при этом, что: «Истощение физических и духовных сил – типичная судьба почти всех честолюбцев, идеалистов или слишком добросовестных людей. Эта участь редко постигает хитрых, ленивых и ловкачей… которые, пускаясь во все тяжкие, могут избежать этого состояния». Читателю предоставляется свобода судить о том, к какой категории следует отнести ипохондрика Гудериана, однако оснований для предположения, что проблемы с сердцем были вызваны родом его деятельности, практически не имеется. Гудериан обычно испытывал коллапс после продолжительного выступления на каком-либо совещании, когда он превосходил самого себя. Возможно, это состояние являлось результатом того, что все предыдущие десятилетия он буквально сгорал на работе, и это привело к усиленному выделению желчи. Однако к этому времени раздражительность, сопутствовавшая его политике «абсолютной откровенности», стала частью характера Гудериана. Его старший сын, который был очень близок к отцу, считает, что сердечная болезнь не имела большого значения, и так же полагает, что отец, в любом случае, просто исполнял свои обязанности, каким бы ни было состояние его здоровья. Между прочим, смерть Гудериана не явилась результатом сердечного заболевания.

Неделя, даже чуть меньше, напряженной работы, и Гитлеру были представлены основные направления политики в области разработки новых типов танков и перестройки танковых войск. Ключевой нотой являлась рационализация. Все фантастические проекты были заморожены. Отказались и от чрезвычайного плана прекращения производства Т-IV и Т-III до начала выпуска «Пантер» и «Тигров». Было пересмотрено штатное расписание танковых дивизий с учетом поступления новой техники и сделана попытка помешать созданию танковых дивизий люфтваффе и войск СС. В то время, как армейские танковые дивизии должны были иметь только по 190 танков, в основном T-IV, эсэсовские дивизии имели свыше 200 танков. Однако из этой попытки так ничего и не вышло: война и нацистская анархия помешали унификации.

Гудериан решительно поддерживал постановку на вооружение длинноствольных 75-мм и 88-мм орудий. Для него были приемлемы почти любые образцы оружия, лишь бы те были более мощными и современными. Так, на бронетранспортерах были установлены 20- и 75-мм пушки – результат поездок на фронт и бесед с солдатами и офицерами. Ожесточенная перепалка разгорелась из-за штурмовой артиллерии. Теперь Гудериан и сам убедился в необходимости этих машин и желал только унификации их конструкций, чтобы не пострадало производство танков. Он совершенно справедливо полагал, что танк с вращающейся башней гораздо более мощная система оружия, способная решать любые задачи, в отличие от машины с пушкой, имеющей ограниченный угол поворота по горизонтали. Вместе с тем он хотел подчинить себе и штурмовую артиллерию. Однако если в отношении унификации конструкций удалось настоять на своем, то в остальном он натолкнулся на значительные трудности.

9 марта Гудериан представил свой план Гитлеру и большой группе заинтересованных лиц. Надежда Гудериана, что удастся протолкнуть свою идею, ограничившись обсуждением в узком кругу вместо длительных дебатов с теми, кто был по отношению к нему настроен враждебно, не оправдалась. Четырехчасовая диалектическая битва закончилась победой бюрократии и местничества. Гудериан потерпел крах, в результате которого лишился штурмовой артиллерии и не смог воспрепятствовать созданию танковых дивизий СС и люфтваффе – его главной целью была консолидация старых, испытанных армейских дивизий, а не тиражирование новых, не имевших никакого боевого опыта. (Определенный интерес представляет реакция Гудериана на это поражение, выраженная на страницах «Воспоминаний солдата». Он сердится на артиллеристов и Шмундта, но ограничивается легкой критикой в адрес СС и люфтваффе, которые также ставили ему палки в колеса. Создается впечатление, что с последними ему удалось найти общий язык. Лишь позднее Гудериан упоминает о неудавшейся попытке отстоять свою точку зрения в спорах с Гиммлером и начальником штаба люфтваффе.)

Итак, Гудериану в очередной раз пришлось смириться с тем, что его оттеснили на второй план. Начались поездки по училищам, танкодромам, заводам и, конечно же, фронтам. Многочисленные и всеобъемлющие контакты, а также поток информации, стекавшийся в штаб, помогали ему составить объективную и полную картину ухудшавшегося положения Германии и нерациональных методов противодействия этому процессу. Никогда раньше, даже в последние дни 1941 года, у него не было столь ясного понимания крайне пагубного влияния, которое оказывал Гитлер и его близкое окружение на ход военных операций и всю политику страны. Хотя Гудериан и не сразу признал это, но все же не приходится сомневаться – он осознал причины прошлых неудач и наконец-то в полной мере смог оценить трудности, с которыми сталкивались Браухич, Гальдер, Рундштедт, Бок, Клейст и остальные. Возможно, Гудериан даже испытал какую-то симпатию к Клюге. Однако в то время, как с большей частью своих старых противников он помирился, в отношениях с Гальдером и Клюге этого не произошло. После войны, когда Гудериан и Гальдер находились в плену у американцев, первый сделал попытку к примирению, но отклика у Гальдера она не нашла. Примирению с Клюге помешала смерть, хотя сомнительно, чтобы между ним и Гудерианом возникло даже подобие взаимопонимания. Первая их встреча после стычки в декабре 1941 года произошла в мае 1943 года и была окружена атмосферой скрытой враждебности. Гудериан с показным безразличием сказал Клюге – «моему особому другу», как он однажды назвал его! – что очень глубоко переживал свою отставку и так никогда и не получил сатисфакцию несмотря на то, что все обстоятельства дела затем выяснились, как это и было в действительности. Клюге истолковал слово «сатисфакция» в чисто прусском смысле и написал Гитлеру письмо с просьбой дать разрешение вызвать Гудериана на дуэль. Он также просил Гитлера быть его секундантом. Гитлер приказал им бросить это ребячество и уладить ссору мирным путем. Он обязал Гудериана принести извинения.