Кеннет Максей - Гудериан

Гудериана все больше беспокоило функционирование высшего руководства. Он начал сомневаться в фюрере, хотя был далеко не первым, кого посещали подобные мысли. Например, Эрвин Роммель потерял веру в Гитлера еще в ноябре 1942 года. Тогда фюрер запретил ему оставить позиции у Эль-Аламейна, хотя англичане уже прорвали немецкую оборону. После этих ненужных потерь Роммель открыто высказал критику в адрес Гитлера, за что и был отозван из Африки. Он поставил фюрера в довольно затруднительное положение, поскольку тот был вынужден держать любимца пропагандистов на глазах у публики. Роммель получил синекуру – работу в личном штабе фюрера, а затем ему поручили составить план на случай капитуляции Италии. Однако Роммель опять разочаровал Гитлера, предложив покинуть Италию и организовать оборону южной Германии в Альпах. По этой причине Роммеля не назначили главнокомандующим германскими войсками в Италии. Вместо него на этот пост был назначен Альберт Кессельринг из люфтваффе, отличавшийся большей послушностью.

Все эти вещи Гудериан интерпретировал по-своему, связав их с еще одной страшной ошибкой, которую готовился совершить Гитлер, – плохо подготовленным контрнаступлением под Киевом в ноябре. 9 ноября в день, когда Гитлер предложил эту операцию, Гудериан написал Гретель письмо, в котором ясно выразил свои дурные предчувствия. Говоря о серьезности положения на фронте и том факте, что «…понимание ситуации не поспевает за ее развитием, в результате это приводит к запаздыванию в принятии решений», он продолжал:

«Не могу сказать, как долго еще продержусь на своем посту в подобных обстоятельствах. Я не очень оптимистичен. Когда я думаю о том, что Роммелю пришлось сдать командование своей группой армий только из-за того, что дал правильный совет… тогда мне не остается надеяться на лучшую участь. Тем не менее, в этот час считаю обязанностью выразить свое критическое отношение, дабы не нести ответственность за то, что войска брошены на произвол судьбы. Потом я никогда бы не простил себе этого. Скрести пальцы, чтобы все было хорошо».

Это был тот же дух Бартенштейна 1919 года, чувства человека, решившего пожертвовать собой ради дела родной страны. Кому-то может показаться, что Гудериан не очень-то спешил занять эту позицию (спустя целый год после Роммеля), однако следует заметить, что Роммель, прежде чем потерять веру, страдал, находясь в прямом подчинении у Гитлера в течение 18 месяцев, в то время как Гудериану, чтобы достичь подобного состояния, потребовалось всего 6 месяцев. Вполне правомерно сравнение между Роммелем и Гудерианом. Оба в силу своих чрезвычайных боевых достижений пользовались огромной популярностью в народе, оба, каждый по-своему, были фотогеничны и представляли собой благодатную тему для пропагандистов, никто из них не возражал против того, чтобы быть в центре всеобщего внимания. Однако Роммель по части дальновидности, организаторских и административных способностей значительно уступал Гудериану. До войны, как говорит Рональд Левин в своей книге «Роммель как военачальник»: «Его послужной список… является примером постоянного, но типичного продвижения по служебной лестнице». И действительно, Роммель никогда не смог бы выдвинуть и осуществить идею, подобную созданию танковых войск, во всем ее многообразии, когда понадобилось умение вести переговоры. Он не получил подготовку генштабиста и проводил операции гораздо более рискованные, чем Гудериан. Разумеется, оба прекрасно могли разглядеть возможности, открывавшиеся на поле боя, и были великолепными тактиками, хотя лучше подготовленный Гудериан более тщательно просчитывал шансы и, пытаясь добиться своего в ходе различных переговоров, развил навыки дипломата. Когда необходимо, мог проявить терпение и пойти на уступки или выждать более подходящий момент. Однажды Гудериан с грустью и иронией сказал о Роммеле (которым восхищался): «Он всегда хотел идти своей дорогой». Их объединяли одни и те же идеалы, пруссака и шваба, полное согласие в том, что касалось воинской присяги и чести, критика в адрес Гитлера (хотя Роммель был в этом куда более жестким). Однако оба были против его насильственного смещения. Оба напрочь отвергали идею политического убийства.

Гудериан всегда стремился решать проблемы путем договоренностей, хорошим примером тому могут служить его контакты с высшими руководителями, на которые он пошел с целью ограничить власть Гитлера над армией. Подобно его шагам в стратегии и тактике, они были вначале осторожными, прощупывающими, но затем стали походить на удары молота, направленные прямо в цель. Будучи уверенным в отношениях с Геббельсом (Геринга Гудериан исключал по причине его лени), он начал искать подходы к Гиммлеру, но каждый раз натыкался на «непреодолимую уклончивость». Едва ли можно было ожидать чего-либо иного от человека, являющегося смертельным врагом армии. Возможно, ранее Гудериан этого не осознавал. Тем не менее, начав искать подходы к Гиммлеру, он проявил политический реализм, признав тот факт, что рейхсфюрер СС был самой могущественной фигурой после Гитлера. Потерпев неудачу в высших сферах, он перенес центр тяжести своих усилий ниже, несколько дней спустя обратившись к Йодлю и выложив перед ним план реорганизации верховного главнокомандования, суть которого состояла в том, чтобы Гитлер перестал осуществлять контроль за ходом операций и ограничился «…привычной для него сферой деятельности, контролем политической ситуации и высшей военной стратегией». Полагая, что этим предложениям суждено достигнуть ушей Гитлера, и зная, какой должна быть реакция, Гудериан смело положил свою голову на плаху. Результат может показаться удивительным. Йодль, преданный идее полного контроля за ходом военных операций со стороны ОКВ и хранивший верность Гитлеру, с невинным выражением лица спросил: «Разве вы знаете лучшего верховного главнокомандующего, чем Адольф Гитлер?» Гудериан говорит, что после этих слов убрал свои бумаги в портфель и вышел. В этом поступке проявилась импульсивность, свойственная Гудериану, хотя в брошенном им вызове нет и намека на нее. Впрочем, не приходится сомневаться, что многие высшие руководители расценили его предложение именно с этой точки зрения, потому что всегда давали такую оценку обычному поведению Гудериана. Тот был бы чрезвычайно наивен, если бы считал, что Гитлеру об этом не доложат, а потому ждал немедленного увольнения. Однако пока ничего не происходило: ему позволили продолжать свою деятельность по возрождению танковых войск и пытаться влиять на уже распадавшуюся систему. Неясно, сообщили Гиммлер и Йодль Гитлеру о беседе с Гудерианом или нет, но фюрер хранил молчание.