С. Джоши - Жизнь Лавкрафта

Сэмюэль Лавмен - последний из эллинов, золотой бог былого мира, павший среди пигмеев. Его - гений наиболее пронзительной достоверности, открывающий в его разуме окно с алмазными стеклами, которое смотрит на утонченные царства грез и образы бессмертной красоты, лишь редко и смутно замечаемые нынешним веком.

И так далее. (Должен напомнить читателям, которых может оттолкнуть подобная неумеренная похвала, что Лавмен - действительно хороший поэт, писавший в изысканном стиле fin de siecle.)

С этим обзором некий Майкл Оскар Уайт из Дорчестера (Массачусетс) - один из членов Хаб-Клаба, с которым Лавкрафт неоднократно встречался во время своих визитов в Бостон в 1923 г., - заспорил в статье, напечатанной в "Oracle" (под редакцией Клайда Г. Таунсенда) за декабрь 1922 г. Упоминая Лавмена в третьей части серии о "Поэтах любительской журналистики", Уайт - разумеется, не зная, что автором дифирамбов Лавмену в "National Amateur" был Лавкрафт, - критикует рецензию за похвалу в адрес поэта, что пишет осознанно невнятно, чью работу пятнают "лицемерно мизантропские" воззрения и чье обращение к языческим богам не только устарело, но, вероятно, и кощунственно; в частности, относительно "Триумфа в вечности" он пишет: "Любому, кроме поэта-любителя с любительским восприятием вещей, почитаемых священными в Христианской стране, эта вещь покажется богохульной". Статья Уайта - подлинный пример воинствующего идиотизма, так как он ждет, что изысканная поэзия будет следовать правилам прозаического синтаксиса и логики. В заключение он говорит, что мог бы добиться этого, если бы спустился с Олимпа и "присоединился к протесту против пороков этого века".

Статья Уайта в свою очередь была атакована Лонгом ("Любитель-юморист") в мартовском "Консерваторе" 1923 г. и Альфредом Гальпином в августовском номере "Oracle" 1923 г. Обе статьи чрезвычайно злобны. Сам Лавкрафт ответил Уайту, по крайней мере, дважды: во-первых, в разделе колонки "Бюро Критиков" в "National Amateur" за март 1923 г. (если эта часть, помеченная "Присланное", как я полагаю, принадлежит Лавкрафту) и "Очерке редактора" в июльском "Консерваторе" 1923 г. Первый умышленно вежлив; второй, цитаты из которого уже несколько раз приводил, как пример порицания Лавкрафтом викторианских моральных и эстетических стандартов, полностью противоположен - и из него очевидно, что новая эстетическая позиция была (по крайней мере, внешне) принята как палка, дабы бить Уайта по голове. Не возникает вопроса об искренности взглядов Лавкрафта; но он нашел в них подходящее оружие против наивного высокоморального критиканства Уайта. Лавкрафт пишет:

Определенно, позиция круга мистера Уайта безукоризненна, если мы примем искусство, как занятие для поверхностного ума и обыденных, неанализируемых эмоций. "Консерватор" против лишь потому, что вместе с большей частью современного мира верит, что реальные основы искусства сильно отличаются от тех, которые принимал, как должное, чопорный девятнадцатый век.

Итак, ныне Лавкрафт приветствовал идею быть "современным"!

И все же Лавкрафт никоим образом не был в стане модерннистов. Несколько крайне интересных документов того периода подтверждают это с большой выразительностью. Определенно, необычно, что две великих вехи модернизма - "Улисс" Джойса и "Бесплодная земля" Элиота - вышли в одном, 1922, году; но их совпавшее появление заставило Лавкрафта в той или иной манере обращаться к ним. Он прочел "Бесплодную землю", как только она впервые вышла в Америке, в ноябрьском "Dial" 1922 г. (в Англии она была напечатана в журнале Элиота "Criterion" за октябрь) и, более того, сохранил этот номер; в мае 1923 г. он уговорил Фрэнка Лонга, который собирался навестить его в Провиденсе, привезти ему книжную версию (напечатанную Boni и Liveright в конце 1922 г., хотя датированную 1923 г.), так как она содержала примечания Элиота к поэме. Особенно он ломал голову над финальным "Shantih. Shantih. Shantih", заявляя, что "примечания должны сказать или хотя бы по-модернистски намекнуть, что это".

Однако задолго до этой даты Лавкрафт успел написать один - или оба своих отзыва на "Бесплодную землю". Первый - редакционная статья в "Консерваторе" марта 1923 г., озаглавленная "Rudis Indigestaque Moles" (взято из "Метаморфоз" Овидия: "нерасчлененная и грубая глыба"). Начиная с обвинений самиздатовцев в целом в "самодовольном безразличии... к нынешнему состоянию литературы и вообще эстетики", Лавкрафт далее возвращается к излюбленному аргументу, что наука радикально изменила наше отношение к миру, а, следовательно, и отношение к искусству. "Былые героические пафосы, благочестие и сентиментальности мертвы для искушенных; и под угрозой отчасти даже наши оценки природной красоты". "Бесплодная земля" - один из результатов этого состояния смятения и беспорядка:

Здесь мы узреем практически бессмысленный набор фраз, заумных аллюзий, цитат, жаргона и вообще обрывков, преподнесенный публике (неважно, как мистификация или нет), как нечто, оправдываемое нашим современным разумом с его новейшим осознанием нашей суматошной тривиальности и беспорядочности. И узреем публику, или значительную ее часть, принимающую эту смехотворную смесь, как нечто жизненное и типичное; как, цитируя ее спонсоров, "поэму глубочайшего значения".

Это одно из самых печально знаменитых доказательств предполагаемой нечувствительности Лавкрафта к модернизму и присущего ему эстетического консерватизма; но сложно представить, как еще он мог реагировать на этой стадии. Следует также указать, что и многие другие обозреватели - не только закоснелые викторианцы вроде Дж. С. Сквайра, но и умеренные модернисты вроде Конрада Айкена - находили поэму невразумительной или, по меньшей мере, двусмысленной и бессвязной, хотя некоторые не считали ее в этом смысле плохой. Что же до Лавкрафта, то к тому времени он перестал буквально следовать литературным формам XVIII века - или, по крайней мере, требовать, чтобы все остальные поэты так делали, - однако нарочитая беспорядочность "Бесплодной земли" с ее свободным стихом и видимым отсутствием логики столь раздражала его, что он видел в это поэме реальный пример эстетического распада современной цивилизации, что сочли необходимым выразить и другие обозреватели. Уважаемый критик Луис Антермейер написал рецензию, которая отчасти отражает отношение к этой работе самого Лавкрафта:

Как эхо нынешней безнадежности, как картина распада, разрушения тех основ, на которых строится сама жизнь, "Бесплодная земля" обладает определенной аутентичностью. Но даже процесс дезинтеграции должен следовать шаблон. Этот шаблон искажен и сломан мистером Элиотом, превращаясь в мешанину из нарративов, прибауток, критических нападок, джазовых ритмов, Словаря Любимых Фраз и редких лирических моментов.