С. Джоши - Жизнь Лавкрафта

В целом, разговор получался живым и довольно пестрым. Это было весьма блестящее собрание, и дискуссии варьировались от недавних событий политической и социальной природы до новейших книг и пьес, либо пяти-шести веков английской и французской литературы, искусства, философии и естествознания.

Вероятно, это подходящий момент, чтобы прояснить вопрос о голосе Лавкрафта, так как часть его нью-йоркских приятелей оставили нам свои впечатления о нем. Ниже мы увидим, как Харт Крейн упоминает "тонкоголосого супруга" Сони, и, похоже, в целом, все сходились на том, что его голос действительно высоковат. Соня дает более подробное описание:

Его голос был чистым и звонким, когда он читал вслух или произносил лекцию, но становился тонким и пронзительным при обычном разговоре и отчасти звучал как фальцет, хотя, читая любимые стихотворения, он как-то заставлял его ровно и глубоко резонировать. Так же при пении его голос, хотя и не слишком сильный, звучал очень мило. Он никогда не исполнял современных песенок - лишь самые любимые древностью не менее половины столетия.

Описание Уилфреда Блэнча Тальмана менее лестно:

Его голос был однообразным и чуть гнусавым, что порой полагают характерной новоанглийской чертой. Когда он громко смеялся, раздавалось грубое кудахтанье, которое портило впечатление от его улыбки, и непосвященным мог показаться смехом отшельника в исполнении скверного актера. Товарищи избегали любых попыток добиться при разговоре с ним чего-то кроме улыбки - настолько неприличен был результат.

Клуб Калем начал встречаться еженедельно по вечерам в четверг, хотя позднее встречи переместились на среды, поскольку у Лонга были вечерние занятия в УНЙ. Именно после одной такой встречи Лавкрафт начал усердное, хотя и бессистемное исследование достопримечательностей мегаполиса. В четверг, 21 августа, компания встретилась в доме Керка на 106-ой улице. Посиделки закончились в 1.30 ночи, и компания отправилась по домам вдоль Бродвея, делая остановки возле различных станций метро и надземки. В итоге остались лишь Керк и Лавкрафт, которые продолжили путь до конца 8-ой Авеню и через Челси в Гринвич-Виллидж, осматривая осколки колониального периода (существующие по сю пору) вдоль Гроув-Корта, Патчин- и Миллиган-Плейс и Минетта-лейн. Был почти рассвет, но они продолжали идти - вниз по (ныне по большей части снесенному) "колониальному пространству" улиц Варик и Чарльтон до Сити-Холла. За всю дорогу они, должно быть, прошагали не меньше семи-восьми миль. Наконец, они расстались около 8 часов утра - Лавкрафт вернулся домой к девяти. (Уже было сказано о его ранних возвращениях домой, чтобы они с Соней могли вместе лечь спать. После предыдущем ночной экскурсии с Кляйнером и Лидсом он вернулся домой в пять утра и "благополучно уклонясь от традиционной перестрелки из супружеских утюгов и скалок, очутился у Гипноса, Лорда Дремоты". Можно предположить, что Лавкрафт шутит, а не всерьез.)

В начале сентября он повстречал Эдварда Лэйзара, одного из кливлендских друзей Лавмена, с которым уже встречался в 1922 г. Лавкрафт счел, что Лэйзер станет "подходящим пополнением нашего избранного кружка Мальчиков"; но вскоре после этого он выпадает из поля зрения. Сам Лавмен приехал 10 сентября; первоначально он хотел поселиться в меблированных комнатах в доме 110 на Коламбия-Хайтс в Бруклине, где проживал Харт Крейн (который приехал в город в марте 1923 г.), но в итоге осел неподалеку, в доме 78 на Коламбия-Хайтс.

В воскресенье, 13-го числа состоялось новое долгое исследование колониальных достопримечательностей нижнего Манхеттена в компании Лавмена, Керка, Кляйнера и Лэйзара, которое закончилось лишь в 4 часа утра. Еще одна длинная экскурсия имела место 15-го числа - чтобы "чтобы перебить во рту вкус" после бесполезных поисков работы в издательстве; Лавкрафт снова вернулся в нижний Манхеттен, где на углу улиц Гудзон, Уоттс и Кэнел наблюдал ранний этап постройки того, что станет туннелем Холланда. 18-го, после встречи с Хеннебергером, он посетил сразу три - Естественной Истории, Метрополитен и Бруклинский, - и послал из каждого почтовую карточку Лилиан. В тот вечер состоялась встреча компании у Лонга, и Лавкрафт долго бродил по улицам, провожая каждого товарища до нужной станции метро; с Лидсом они не расстались почти до самой зари. Такое ощущение, что Лавкрафту не хотелось идти домой. На другой день он отправился в квартиру Лавмена, где встретил Крейна,

...чуть более румяного, чуть более тучного и куда более усатого, чем тогда, когда мы виделись в Кливленде два года назад. Крейн, невзирая на свои недостатки, безупречный эстет; у нас с ним был приятный разговор. Его комната обставлена в превосходном вкусе - с несколькими картинами Уильяма Соммера..., отборным собранием современных книг и великолепными маленькими objects d'art, звездами среди которых были резной Будда и изысканная китайская шкатулка из слоновой кости.

Интересно, что Лавкрафт сообщает, что "Крейн сочиняет длинную поэму о Бруклинском мосте в современном стиле"; речь, разумеется, о шедевре Крейна, поэме "Мост" (1930), работать над которым он начал еще в феврале 1923 г. Следует отметить, что Крейн в своих письмах был куда менее снисходителен к Лавкрафту, нежели Лавкрафт - к Крейну. 14 сентября, в письме к своей матери и бабушке Крейн отмечает приезд Лавмена в город, но говорит, что не может проводить с ним много времени, поскольку тот слишком занят своими многочисленными друзьями -

Мисс Соня Грин [!] и ее тонкоголосый супруг, Говард Лавкрафт, (человек, который как-то летом навестил Сэма в Кливленде, когда там был и Гальпин) заставляют Сэма шляться по трущобам и портовым улицам до четырех утра, выискивая Колониальные образчики архитектуры, пока, как сказал мне Сэм, он не застонет от усталости и не начнет проситься в метро!

Недавний "инвалид" Лавкрафт стал знаменит тем, что замучивает своих друзей ходьбой!

Кляйнер в своих мемуарах отчасти дает ответ на вопрос, который, вероятно, посещает почти каждого, кто читает о длинных прогулках Лавкрафта по ночному Манхеттену, в одиночку или с приятелями: как же он не стал жертвой преступления? Кляйнер пишет:

В Гринвич-виллидж, чьим эксцентричным обитателям было бы от него мало проку, он полюбил забираться в глухие переулки, куда его компаньоны предпочитали не ходить. В годы сухого закона, когда убийственные стычки бутлегеров и продавцов контрабандного спиртного вспыхивали, наверное, везде и повсюду, это было особенно опасное занятие. Почти каждый дом в этом квартале подозрительно напоминал притон. Я припоминаю, что, по крайней мере, один раз, бродя среди старых бочек и ящиков в неком темном углу этого района, Лавкрафт наткнулся на дверной проём, который внезапно осветился и рассерженный иностранец в переднике, что было почти безошибочным признаком бармена притона, принялся горячо расспрашивать, что ему нужно. Лавмен с Керком шли за Лавкрафтом и благополучно увели его оттуда. Определенно, никто из нас не питал каких-то иллюзий о том, что вполне может приключиться в подобном мрачном закоулке города.