Михаил Жаров - Жизнь, театр, кино

произносили слова, которые выходили изо рта вместе с клубами пара!

После этих посещений я стал пристально следить за Камерным театром, мне что-то в нем нравилось, чем-то он меня пленял.

Отправляясь на переговоры с А. Я. Таировым, я вышел пораньше и всю дорогу от дома до театра приводил в порядок свои мысли. "Что меня там ждет? Что будет мешать и что будет греть, если я скажу "да"? Надо честно разобраться", -мысленно говорил я себе.

"Негр", "Любовь под вязами" - это здорово! Великолепное мастерство актрисы Коонен покоряло и захватывало, а разве игра И. Александрова, молодого актера, окончившего школу Таирова, не замечательна? Да! Это хорошо. Здесь видны большие страсти и решаются человеческие судьбы! Дальше: "Брамбилла", "Жирофле-Жирофля", "Сирокко", "Опера нищих" (оказывается, я уж не так мало видел). Музыка, танцы, эксцентрика! Тоже хорошо! Но по-своему... Это театр шутки, театр - карнавал, праздник, вихрь страстей и серпантинноизысканных мизансцен, где актер - певец, танцор, мим -подчинен организованно стремительному ритму и изощренному вкусу режиссера.

Но даже эти лучшие спектакли приятнее смотреть из зрительного зала, аплодируя актерам и режиссеру, властно и умело подчинившему все компоненты театра, своей режиссерской воле, чем самому в них участвовать.

Нужно ли это моей актерской природе, мне, молодому человеку, тоже влюбленному в театр, но мечтающему быть актером во всем великом значении этого слова? Нет, не нужно!

Кто из нас не мечтал быть идеальным актером, актером -властителем дум!

Вот с такими смятенными чувствами я оказался у двери, где золотом по черному было написано: "Дирекция Камерного театра". Не приняв никакого внутреннего для себя решения, я пришел в точно назначенный час к Таирову.

Мило улыбнувшись, Раиса Михайловна сказала, что Александр Яковлевич меня ждет, но у него сейчас корреспонденты.

- Вот посмотрите журналы! - и она подала роскошные заграничные издания о гастролях Камерного театра в Европе.

Таиров встретил меня обаятельной улыбкой (в театре вообще очень мило и много улыбались) и долго всматривался в меня, прежде чем начать разговор.

Я тоже не терял времени и успел рассмотреть собеседника. У него были глубокие темные глаза, немного усталые, и если бы не блеск, заставлявший их искриться, я мог бы сказать, что они грустные.

Он смотрел на меня долго, мне даже показалось, что чересчур долго, но доброжелательно и понимающе.

Слегка дрожащей рукой он то и дело поправлял прическу, производя пальцами движение, будто застегивал пуговицы. Был Таиров в теплом пиджаке и в очень теплом пушистом длинном шарфе, в который, обмотав шею и перекинув конец за спину, кутался, отчего казалось, что он зябнет.

Наконец Александр Яковлевич сказал:

- Пусть вас не смущает, что я долго и пристально вас рассматривал. Мне много говорила о вас Фаина Григорьевна. Я ее очень люблю и уважаю. Она прекрасная актриса. Но заочная рекомендация остается заочной. А позавчера я видел вас в "Путевке в жизнь". Знаете, там вы кажетесь гораздо ниже ростом, чем в жизни, и вообще... вы какой-то другой, чем на экране.

- Это плохо или хорошо? - спросил я.

- Меня это радует. Я полагал, что вы ниже, а вы оказались выше ростом. Значит, когда нужно, вы можете убедить меня...

Вот так начался наш первый разговор с Таировым. Я чувствовал, что он говорит со мной осторожно, не спешит сказать: "давайте работать", а деловито меня прощупывает, как щупают материал, когда подбирают на пальто: в ту ли сторону ворсинка, как хотелось бы!

Эта неторопливость, ненавязчивость, деловитость меня тоже успокоили, создали атмосферу доверия и доброжелательности. Я стал рассматривать кабинет, в котором мы сидели. Он был очень большой (позже я узнал, что в нем происходят репетиции). Стены были выкрашены в темно-синий цвет. Справа были высокие окна, слева во всю стену, метра полтора от пола, тянулись полки, заставленные книгами, сверху стояли на полке всевозможные забавные статуэтки и фигурки, привезенные из разных стран, подарки, связанные с гастролями театра. Прямо у задней стенки стоял большой письменный стол, за которым и сидел Таиров. Мы беседовали долго, прежде чем я решился сказать:

- Александр Яковлевич, я очень тронут вашим вниманием и тем, что вы приглашаете меня в свой театр, но будет нечестно, если я скрою, что не являюсь горячим поклонником вашего театра. (В глазах Таирова забегали огоньки.) Вы должны меня простить, - поспешно добавил я, - ведь учиться и работать мне пришлось у Комиссаржевского и Мейерхольда... Да и вам, вероятно, будет не совсем приятно иметь дело с их учеником.

Он возразил:

- Нет, напротив, мне это будет приятно. Ведь Всеволод Эмильевич имеет свой театр, и вы могли бы пойти работать к нему.

- Возможно, но это значило бы бегать по кругу...

- А вы этого не хотите? - спросил он. - Меня устраивает ваш взгляд!

- Разрешите мне подумать о вашем предложении, Александр Яковлевич. Я только приехал, должен собраться с мыслями и спокойно все обдумать.

Я сказал это в расчете на то, что на следующий день встречусь с Любимовым-Ланским и решу, где работать.

Таиров согласился.

- Да, конечно! Я вас понимаю. Но у меня к вам просьба: посмотрите сегодня спектакль. - Он сделал паузу и опять показался усталым и озабоченным. - Наш театр меняет позиции. Я еще не могу быть с вами вполне откровенным, но если мы будем работать, я расскажу вам много интересного, в частности о том, каким должен быть наш театр в новых условиях. Посмотрите "Линию огня" Николая Никитина - это пьеса советская. То, что вы работаете в кино, меня не смущает, скорее наоборот... Я видел, что у вас мягкая реалистическая манера игры, мне это нравится... Именно это сейчас и нужно театру. Мои актеры воспитывались совершенно в другой школе.

Вечером того же дня я отправился в Камерный театр смотреть спектакль "Линия огня".

Зачем я на него пошел и почему не умею владеть собой? Смеюсь там, где как минимум нужно иметь влажные глаза!

Как гостю мне полагалось вести себя прилично, даже если спектакль не нравился. Но сдержаться я был не в силах. Об этом спектакле много писали, он был раскритикован в свое время очень зло. Для всех было очевидно, что это не победа Таирова в поисках новых, путей, а его поражение. Ах, зачем он меня просил посмотреть этот спектакль! Ведь он все видел -он сидел в ложе и изредка поглядывал на меня.

После окончания спектакля, несмотря на то, что я раздевался в кабинете у Александра Яковлевича, меня никто ни о чем не спросил. Я оделся и ушел, как мне казалось, навсегда.

И вот я у Е. О. Любимова-Ланского. Не в театре, а у него на квартире. И хотя домашняя обстановка располагала к дружеской беседе, глядя на Ланского, я почему-то думал о Таирове; о том, что вчера, уйдя из театра и не поговорив о спектакле, я обидел его. "Он теперь будет думать, что я невежа".