Майкл Массимино - Астронавт. Необычайное путешествие в поисках тайн Вселенной

Пару первых месяцев в воздухе я провел как во сне. Мне больше не надо было добираться на работу по железной дороге Лонг-Айленда. Я летал на работу на реактивном самолете с высокими летно-техническими характеристиками. Я знал, что полеты опасны, что это серьезное дело, и относился к нему с должным уважением. Но в то же время в самолете я каждую минуту чувствовал себя как ребенок, которого охватывает чистая радость и приятное возбуждение. Я испытывал такие чувства в детстве, разыгрывая свои фантазии на заднем дворе. Только теперь это были не выдумки. Это было по-настоящему. Это была моя работа.

Мы с Каролой принимали участие в родительской группе нашего квартала. Каждый год на Рождество у нас проводился обмен печеньем — очень веселое развлечение для детей. Однажды в декабре того года я приехал из «Эллингтона» сразу после полета, на мне все еще был летный комбинезон. Я взял Габби и Даниэля, мы обменяли печенье и пошли домой. Был прекрасный солнечный день — в Хьюстоне в декабре еще тепло, — и я помню, как я в своем форменном костюме супергероя лежал на лужайке перед нашим домом, ел печенье, смотрел в небо и думал: «Я только что был там. Я только что летал. Я могу летать».

Я хотел стать Человеком-пауком, когда вырасту, и я им стал.

Когда смотришь «Парней что надо» и видишь, как проходили тренировки первой семерки программы «Меркурий», понимаешь, что с ними обращались практически как с лабораторными крысами. Ребят готовили к тому, чтобы отправиться в космос, но никто никогда там не был, поэтому на самом деле никто и не знал, к чему надо готовиться. Соответственно, тренировки были несколько хаотичными. Теперь так не происходит. У НАСА было 40 лет, чтобы продумать все до мелочей. Специалисты знают, где ты окажешься и как тебя к этому подготовить.

Помимо летной подготовки одна из первых вещей, которую ты должен сделать, став кандидатом в астронавты, — это посетить все главные филиалы НАСА. Ты знакомишься со всеми ключевыми фигурами, работающими в разных частях страны. И это не просто встречи с новыми сотрудниками. Для таких знакомств есть особая причина. Космос — это место, которое нас пугает. Он в самом деле может ужасать, и тебе нужно знать, что ты оказываешься там не один. Тебе нужно знать, что все до единого сотрудники НАСА стоят за твоей спиной. Им тоже нужно с тобой познакомиться, чтобы они могли соотносить имя с конкретным лицом и знать, кого оберегают на орбите.

Все филиалы НАСА — очень крутые места, но самое крутое — это, несомненно, Космический центр имени Кеннеди на мысе Канаверал во Флориде. Когда видишь центр вблизи, он просто ошеломляет. Корпус вертикальной сборки, где раньше собирали ракеты «Сатурн-5», а теперь — шаттлы, — самый большой ангар в мире. На одной из его стен помещен огромный американский флаг. На каждой из полос этого флага мог бы поместиться автопоезд. Площадь внутренних помещений корпуса составляет 3,2 га, а объем внутреннего пространства — 3 664 991 м 3, что почти в четыре раза больше внутреннего пространства Эмпайр-стейт-билдинг. В здании свой климат. В нем возникают облака. На стропилах гнездятся птицы. Гусеничные транспортеры, которые вывозят шаттл на старт, — самые большие самоходные транспортные средства в мире. Они больше трехэтажного дома и весят почти 2722 т. НАСА привозит кандидатов в астронавты на мыс Канаверал и показывает все это, чтобы мы правильно понимали масштаб дела, в которое уже почти влипли.

Вернемся в Космический центр имени Джонсона. В первый год, если ты не летишь на Т-38 и не занимаешься в спортзале, то, скорее всего, ты сидишь в классной комнате или работаешь на симуляторе. Ты подробно изучаешь, как работает весь шаттл от носа до хвоста: двигательная установка, навигационная система и т. д. Полеты на Т-38, тренировки на симуляторах, изучение систем — месяц за месяцем, деталь за деталью. Через это все создается новый человек. Ты превращаешься в того, кто готов отправиться на эту самую стартовую площадку в Космическом центре имени Кеннеди и привязать себя к вершине огромной бомбы. Такое превращение — медленный, осторожный и очень хорошо продуманный процесс.

Я ходил на те же экскурсии и сидел в тех же самых классных комнатах, что и другие «Сардины», но знания, которые я получил, несколько отличались от того, что усвоили они. Мне пришлось учиться куда быстрее и, в какой-то мере, более напряженно. Через несколько месяцев после поступления в НАСА я столкнулся с самым трудным испытанием, которое когда-либо мне выпадало. Возможно, и в будущем оно останется самым тяжелым из всего, через что мне пришлось пройти. За очень короткое время я очень много узнал о своей новой работе. Это был опыт, абсолютно никак не относящийся к космосу, но связанный с тем, что значит быть астронавтом.

Когда я начал работать в НАСА, моему отцу было 73 года. Уже какое-то время у него были серьезные проблемы со здоровьем. У папы всегда было немного лишнего веса, и 11 лет назад ему провели тройное шунтирование сердца. В январе 1997 г., примерно через пять месяцев после того, как я начал участвовать в программе НАСА, ему пришлось пройти через еще одно шунтирование и замену сердечного клапана. Когда я прилетел навестить отца, он выглядел ужасно. Выздоровление шло не слишком хорошо. У папы было тяжелое заболевание кожи, и он чувствовал себя все хуже и хуже. Потом доктора нашли у отца проблемы с кровью. Ему поставили диагноз «миелодиспластическая анемия». Это состояние, при котором костный мозг не может производить три типа кровяных клеток: эритроциты, которые переносят кислород, тромбоциты, которые отвечают за свертываемость крови, и лейкоциты, которые являются ключевыми клетками для иммунной системы. В худших случаях миелодиспластическая анемия может привести к острой миелоцитарной лейкемии — агрессивному раку крови. Именно это и случилось. В июле врачи сказали, что у отца лейкемия и ему, в лучшем случае, осталось жить полгода.

Я был в шоке. Я не мог в это поверить. В жизни каждого человека есть маленькое число людей, которые любят его настоящей, абсолютной любовью без всяких условий, людей, которые будут на его стороне при любых обстоятельствах. Отец был для меня таким человеком, и я не мог представить свою жизнь без него. Я начал летать в Нью-Йорк так часто, как только мог. Иногда я летал коммерческими рейсами и тогда брал с собой Габби и Даниэля. Иногда ловил попутный Т-38, если кто-нибудь летел в ту сторону. Я стал ходить с отцом на приемы к врачу. Отец лечился в клинике Sloan Kettering, известной во всем мире как центр по лечению онкологических заболеваний и считающейся лучшей из лучших. Но врачи практически опустили руки и твердили одно: «Мы ничего не можем сделать». Они считали, что из-за проблем с кожей и сердцем папе нельзя делать интенсивную химиотерапию, которая требуется при этом типе лейкемии. Я спрашивал об экспериментальном лечении, новых лекарствах, о чем-то еще. Все они тоже не подходили отцу. Врачи отказывались его лечить. Но папа не собирался сдаваться, а я не был готов его отпустить.