Леонид Шебаршин - КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына

В конце октября мы с Ниной перебрались на городскую квартиру. Она была довольна расставанием с необитаемым островом. Меня же раздражал неумолчный шум, не хватало шелеста деревьев, запаха прелых листьев и травы, ощущения земли, начинающейся от порога.

Новое разведывательное начальство устроило прощальный ужин в мою честь. Сказаны были приличествующие случаю речи, воздано должное опыту, заслугам, всем достоинствам бывшего начальника. Церемония совершенно походила на обычные поминки, осложненные тем, что “ушедший от нас” не только был жив, но и во всем происходящем принимал активное участие. Я бодрился, шутил, понимал неловкость положения и старался по мере сил облегчить участь своих коллег. Они мне были по-настоящему дороги и близки. Много дней, а может быть, недель спустя посетила меня мысль, что, возможно, это они оставались на кладбище, а я возвращался к жизни.

В неуютной, небрежно обставленной комнате, среди скупо выпивающих, неохотно жующих, говорящих натянуто шутливые тосты людей было не по себе. Тронул душу Трубников, коротко предложивший тост «за любимого начальника», непозволительно искренне – об ушедших, но еще не умерших, в служивой среде так говорить не принято. Я откликнулся какой-то неуклюжей репликой, никому не стало смешно, но все рассмеялись.

Не надо вмешиваться в чужие жизни, чужую работу, чужое настроение. Было и прошло.

Я расстался с коллегами. Трое из них продолжают быть в числе моих друзей. Остальные как бы растворились в прошлом».

Поставив точку, Генерал пошел на кухню, заварил очередной чайник чаю, подбросил дров в печку, задумался. Думал он о целительной силе времени, о том, что уж очень близко к сердцу принимал тривиальную, в общем-то, ситуацию, все эти мелочные сны жизни. Отрешиться от прошлого все же никак не удавалось, и, как ни уговаривал себя Старик, что на сегодня довольно, что если спешить, то воспоминаний может не хватить на остаток жизни, он снова уселся за тот же дощатый стол, пристально посмотрел на коричневый сучок и продолжил повествование:

« Человек может надоесть себе дважды: первый раз – когда живет и второй – когда пытается вспомнить прошлое.

Коридоры кремлевских зданий нешироки, но чрезвычайно высоки. В коридоры открываются тяжеленные двери с бронзовыми ручками, заляпанными белой масляной краской, за дверьми – кабинеты начальников корпуса телохранителей – правительственной охраны. И в коридорах, и в кабинетах вековечная тишина… Стены здесь непомерной толщины и несокрушимой прочности, ни стон, ни вздох, ни случайное слово не вырвется отсюда наружу. Здесь лабиринты тайн, интриг, секретов, дворцовых сплетен, слухов – охранники видят и знают все о высоком начальстве, о вершителях государственных судеб, об их женах, детях, внуках, фаворитах. Они молча наблюдают вождей во время торжественных визитов и встреч, в моменты триумфов и поражений, в печальные минуты болезней, видят начальство трезвым и выпившим, знают его пристрастия и слабости. Вожди с охранниками на «ты» и скоро перестают замечать их, как мебель.

Охранников много. К середине 1990 года их было 9 тысяч человек, охраняемых же – всего 11. Каждый охраняемый мог бы узнать в лицо, напрягши память, пятерых-шестерых стражей. Остальные были безликим войском “Девятки”.

Я заходил в кремлевские коридоры, чтобы повидаться со своим другом Р. “Девятка” выделилась к тому времени в самостоятельное Главное управление охраны. Как обычно бывает в подобных случаях, новое ведомство требует для себя дополнительных средств, добивается увеличения числа сотрудников, стремится приобрести новые функции. Когда-то я подозревал, и, казалось, не вполне справедливо, что истинная цель любых административных преобразований заключается в создании новых начальственных должностей. Гипотеза, увы, неизменно подтверждается.

Совершенно естественно, ГУО не стало исключением из правила. Появилась нужда в самостоятельных международных. Разговор шел о том, чтобы занять внештатную должность консультанта или советника при начальнике ГУО. Из этой затеи ничего не вышло, но, странствуя по коридорам и кабинетам старинного кремлевского здания, встречаясь с многочисленными знакомыми, я невольно узнавал некоторые вещи, которые не должны были выходить из непроницаемых стен. Отставной начальник Службы оставался здесь своим, с ним можно было говорить. Выяснилось, что уже давно (!) президент Ельцин и председатель Верховного Совета Хасбулатов не общаются и даже не разговаривают друг с другом, что Хасбулатов организовал собственную охрану, которая не подпускает официальных стражей к Руслану Имрановичу, и это вызывало естественное недоумение и раздражение моих коллег. Тревожным сигналом прозвучала мысль: что-то больно быстро разладились отношения двух столпов новой демократии и худо будет от этого России.

Мой друг был занят планами реорганизации, расширения и усовершенствования своего ведомства. Я очень редко бывал у него, и нельзя было подумать, что наши невинные товарищеские контакты вдруг сыграют существенную роль в судьбе Р. О, коловратности мира подачек!

В апреле 92-го года президент вызвал начальника ГУО для разговора один на один. Ельцин почему-то чувствовал себя неловко, мялся, тогда как служивый человек Р., не чувствуя за собой никакой вины и будучи готов исполнить любое указание, смотрел бодро и прямо. Предмет беседы оказался неожиданным.

– Вы понимаете, что на вашем нынешнем посту должен находиться человек, которому я мог бы доверять полностью…

(Можно только представить себе, как был ошеломлен таким началом Р.!)

– Конечно, понимаю, – ответствовал он, – и всегда…

– У меня к вам претензий нет, – перебил его президент. – Но вы не увольняете старые ненадежные кадры, встречаетесь с Чебриковым, с бывшим начальником Службы… Вы понимаете…

Президенту почему-то было тяжело. Мой друг никакой неловкости не испытывал, ибо никогда не шел ни против совести, ни против закона.

– Борис Николаевич, – сказал он просто и четко, – я человек военный и подчиняюсь приказу. Как распорядитесь: надо уйти – и я уйду.

Президент оживился, горячо пожал генералу руку, посоветовал пойти в отпуск и позвонить ему, президенту, по окончании отпуска. Разумеется, после отпуска Р. пришлось искать новое место в жизни. Он по душевной простоте пытался звонить президенту, но телефон – прямая связь – молчал.

Так выяснилось, что Борис Николаевич помнит и почему-то не жалует мою скромную персону. Подтвердилось и то, что давно уже было известно: новая власть наладила неустанную, хотя и не всегда достаточно квалифицированную слежку не только за своими политическими противниками, но, если можно так выразиться, и за соучастниками по управлению Россией. Пожалуй, люди, пришедшие в Кремль, не любили старый КГБ не принципиально, по убеждению, а лишь за то, что он работал не на них.