Алексей Фёдоров - Подпольный ОБКОМ действует

О Якове Батюке я слышал еще до войны от секретаря Нежинского райкома партии Герасименко. Он рассказал как-то, что в Нежин приехал к отцу слепой молодой человек комсомолец и кандидат партии. Это и был Яков Петрович Батюк. Незадолго до того он окончил с отличием юридический факультет Киевского университета, назначение на работу получил в Нежин. За полгода практики двадцатидвухлетний юрист завоевал в городе широкую популярность. Он уже стал членом коллегии адвокатов. Даже опытные, пожилые работники юстиции признавали, что Батюк весьма способный защитник.

Меня, признаться, очень удивило, что он не эвакуировался. В числе коммунистов, отобранных для работы в подполье, Якова Батюка не было. Подпольный обком партии его кандидатуры не утверждал. Но возможно, что его оставил в тылу врага обком комсомола. Мне показалось такое решение не очень обдуманным.

Чем больше я об этом размышлял, тем больше возникало у меня недоуменных вопросов. Слепой… Допустим даже, что у него великолепная, просто феноменальная память… Герасименко рассказывал, что на судебных разбирательствах Батюк без запинки цитировал любую статью уголовного кодекса, что детали каждого дела он знал назубок, не брал на заседание ни одной бумаги, свидетелей безошибочно называл по имени и отчеству… Допустим, что у него великолепный слух и, опять же, отличная слуховая память. Это нередко у слепых. Но руководить подпольной организацией, опираясь только на эти данные…

Я вообразил, как впервые слепой юноша встречается с немцем. Ведь он только слышит его, не знает даже, какая у него форма… А если входит в комнату человек и молчит. Как узнать, что это враг? С Яковом отец, сестра, товарищи — они ему помогают… Зуссерман пишет, что подпольщики собираются ночами. У Батюка ведь всегда ночь…

Продолжая свои размышления, я постарался представить себя на месте Батюка. Закрыл глаза. Каким маленьким стал окружающий меня мир. Он кончается у протянутой руки. Для меня, зрячего, Родина огромна. Это и бескрайние колхозные поля, и река, и море, и пароход, и красивая картина; завод с его сложными, умными станками, поезд, автомобиль, самолет в небе… Театр, кино… Яркая волнующая демонстрация Первого мая… Лес, зеленый луг…

Я закрыл глаза, но я все это помню. Даже если бы я и в самом деле ослеп, — все виденное сохранилось бы у меня в памяти…

Вечером я подозвал к себе парнишку, сопровождавшего Зуссермана.

— Ты хорошо знаешь Якова Батюка? Расскажи все, что тебе известно.

Не очень много знал этот парнишка. Я спросил:

— Как ты считаешь, может слепой Батюк быть действительно руководителем подпольной организации?

Мальчик посмотрел на меня чуть ли не с презрением. Ответил резко, с обидой в голосе:

— Да вы знаете, какой он? Вы думаете — он слепой? Как начнет спрашивать, черные очки наставит на тебя, получается гораздо пронзительнее, чем у вас, товарищ Федоров, честное слово! Он, когда на пишущей машинке печатает, еле успевают диктовать. И ни одной ошибки. Он по улице ходит без палочки и, знаете, как быстро. Женя, сестренка его, рассказывала и Петр Иванович тоже, что в Киеве Яков Петрович тоже по всем улицам свободно без палочки может пройти!.. Кто такой Петр Иванович?.. Ну отец Яши и Жени, конечно. Он тоже подпольщик, но не думаю, чтобы он знал всех. Яков Петрович так поставил работу, что рядовые члены организации знают только свой участок. Я, например, только держу связь с двумя селами. Я был только на одном собрании… И вовсе не ночью, а вечером. Еще было светло. Мне дали знать, что надо придти. Подхожу на улицу Розы Люксембург, туда, где Батюки живут, слышу патефон и голоса: громко поют какую-то украинскую песню. Я даже решил, что не туда попал. Оказывается, действительно там поют. Окна открыты, сидит молодежь, и даже вино стоит. Я уже потом узнал, что вино только для вида…

Все это парнишка выпалил единым духом. А потом замолчал, и мне стоило большого труда его раскачать.

— Яков Петрович тоже пел со всеми?

— Пел. У него сильный голос. Бас.

— И танцевали на этой вечеринке?

— Да, танцевали, и у некоторых девушек были накрашены губы. Но это все нарочно, чтобы соседи думали, что настоящая вечеринка.

— Много собралось людей?

— Человек двенадцать. Но некоторые уходили, а другие приходили.

— А ты долго пробыл?

— Минут двадцать.

— С Яковом говорил?

— Он меня подозвал, нас загородили в углу. Его сестра Женя шепнула мне: «Протяни брату руку». Яков Петрович поздоровался со мной за руку и сказал: «Слабовато. Молодой большевик должен быть крепким!» и так больно сжал, что мне хотелось крикнуть. Потом спросил: «Присягу принимал?» Я кивнул головой, а Женя мне шепнула: «Надо не кивать, а отвечать, брат не видит». Но он, Яков Петрович, не стал переспрашивать. Еще задал такой вопрос: «Партизаном хочешь стать, леса не боишься?» Я сказал, что хочу. «Завтра пойдешь с этим человеком. Все, что он прикажет, — для тебя закон. Ясно?» Я ответил, что ясно, он опять пожал мне руку, и я ушел. Меня проводила Женя. Она уже на улице рассказала, где встретиться с Зуссерманом и все остальное.

— Чем сейчас занимается Батюк, его официальное положение?

— Председатель артели слепых. Это веревочная артель. Там вьют из конопли и льна вожжи и канаты. Но там работают не только слепые. Петр Иванович у них заведует хозяйством. Артель получила разрешение от комендатуры нанимать людей. Я знаю, что там несколько наших комсомольцев на подсобных работах. Слепые ведь не могут все делать. Яков Петрович нарочно держит своих людей…

— А как уладили с немецкой комендатурой? Кстати, Батюк говорит по-немецки?

— Говорит. И Женя тоже говорит и даже хорошо пишет. Комендатура дала свой заказ на конскую сбрую. Но им Яков Петрович такие сделает поставки, только держись!

— А что можно сделать со сбруей?

— Как это, что? Можно протравливать кислотой. Пока веревка сухая ничего. А когда попадет под дождь — вся сразу развалится. Это мне рассказал один наш парнишка… Он меня очень хорошо знает. Не беспокойтесь, товарищ Федоров, уж я-то не проговорюсь.

— Ну, а что же, все-таки, конкретно сделала ваша Нежинская организация?

Мой собеседник долго молчал, собирался с мыслями, может быть, подытоживал в уме все, что знает. Вероятно, только через минуту ответил:

— Товарищ Федоров, вы, по-моему, не должны меня про это спрашивать. Я если и знаю, то через разговоры с товарищами. Это у партизан все на виду, а у нас, подпольщиков, не так. Я знаю, что есть пишущая машинка, а может быть, и две. Знаю тоже, что есть радиоприемник, потому что сам расклеивал листовки со свежими сводками Совинформбюро. Мне тоже известно, что есть у нас диверсионная группа и на перегоне Нежин — Киев недавно взорвался поезд. В душе я уверен, что это наши ребята устроили взрыв. Но официально не могу вам доложить. Я отвечаю за свои действия, ведь правда? Вот, например, Шура Лопотецкий, член нашей группы, я его как-то спросил, где он пропадал три дня. А он мне ответил, что если я еще раз спрошу, так он скажет Якову Петровичу. «А на первый раз, — говорит, — получай» — и как дал мне в ухо. И ничего не скажешь, правильно. А вы как считаете, товарищ Федоров?